Коллектив авторов - Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина

«– Хорошая хозяйка! – говорил дядя Ванька. – Молодец, Ванек! Так надо! А тутошняя твоя невеста Валька Пискарева – черт! Пьеть!

– Как?! – удивился Егоркин.

– Страсть как! Мать-то ее самогон гонить… Кажный день на столе… Зятек, друг твой Петька, нахлещется, и она подрядок с ним… Слышь, кума, – повернулся дядя Ванька к сестре, смеясь. – Вчерась иду я с коровника. Темно уже, а они нажрались и песняка на крыльце режут!.. – Дядя Ванька снова повернулся к Ивану. – Из доярок Вальку поперли… Напились, коровы орут недоенные… А у Петьки права отобрали и машину тоже… Теперь праздник у них. Кажный день праздник… А Петькина мать-то совсем спилась. Все. Пропала!.. Зимой Васька выкинул ее голую в снег, пусть замерзает!..

– Голую! – воскликнул удивленно Иван.

– Без ничего!.. И замерзла б, да бабы увидали, сжалились, в шубу завернули да на печк к Катьке, соседке, унесли. А то б тама была, – дядя Ванька указал на пол. – А в субботу, вот в эту, прошла которая, дочь Федьки Чекмарева из интерната приехала, пузырек привезла. А Федька думал – дикалон, выхлестал и поехал на тракторе, а из него пена поперла, в пузырьке не дикалон был, шампунь. Высунулся он из кабины, трактор идет, гусеница вся в пене. Не приведи, господь!

– А дядя Вася Чекмарев, брат его, отчего умер? Он вроде был здоровый, молодой… Обпился, что ль?

– А то чего жа!.. Кажный божий день пил… Нахлестался, как всегда, и дома на печку, а утром жена глянула – у него лапша из носу торчит. Захлебнулся! Отправили на Киселевский бугор. Страсть, что творится! Двора нет, где б от этого горя не плакали, – указал дядя Ванька на бутылку водки, которую мать поставила на стол. – Нашествие какое-то! Нашествие на Русь! Сроду такого не было… Говорят, испокон века на Руси пьют, но на моем веку такого не было. Нет, упаси Бог, не было!

– Врут, дядь ванька, не было пьянства на Руси! – сказал Иван. – Я читал, водка у нас в шестнадцатом веке появилась, при Иване Грозном. А до этого шестнадцать веков ее не видели у нас. Вино только князьям привозили. Дорогое для народы было. Медовуху пили да брагу, да и то по праздникам… В будни работать надо было!..

– Медовуху я пил, – одобрительно кивнул дядя Ванька. – С медовухи дураком не станешь!.. А счас все пьют: дикалон – эт конфетка! Зубную пасту пьють, сапожный крем, уж дихлофос наловчились жрать… А за водку все пропивают! Напрочь! Пшеницу в уборочную машинами спускали! Кому надо, с головой зерном огрузились… И никому дела нет! В войну за горсть зерна в тюрьму сажали, а счас…»

Понимаешь, что иногда Алешкин вкладывает в уста героев свои мысли. Я лично впервые сталкиваюсь с таким отношением к спорту. Но, может быть, это отношение и есть самое верное? Один из рабочих говорит:

«В каждой газете пишут о спорте, как какой-нибудь Вася пробежал быстрее Вани километр. Шум вокруг этого Васи: квартиру Васе, какую пожелает, машину Васе, все блага для Васи, а через неделю Петя на секунду быстрее Васи пробежал, и все забыли о Васе… Был такой футболист Колотов лет восемь назад, я в газете читал – он сразу в трех городах квартиры имел, кажется, в Казани, в Киеве и в Москве, а в это время писатель Шукшин прописаться в Москве десять лет не мог, конуры задрипанной получить не мог. А кто сейчас помнит Колотова, кроме его друзей-футболистов, а Шукшина вся страна знает и будет знать всегда…»

В романе чередуются эпизоды жизни Ивана Егоркина с Галей, спортивные будни Алеши, катящаяся под уклон жизнь Романа. Довольно ярко выписан образ фарцовщика и спекулянта Бориса. Из таких потом получились чубайсы и березовские.

Ради комнаты Галя устраивается работать в жэк техником-смотрителем. Это, пожалуй, самые живые страницы в романе. Интересно, сочно, с трагическим юмором рассказано как они с Иваном обходят квартиры неплательщиков. Облупленный пятиэтажный дом являет собой как бы раздрызганную пьяную Россию. Так и хочется навести в нем порядок, все прибрать, вычистить, отмыть от Федек-обсевок.

Поскольку автор писал роман десять лет, интересно следить, как в сюжетных линиях проявляется «оттаивание» времени. Так, на страницах появляются ресторанные проститутки и даже начальник-гомосексуалист. Это в линии Романа Палубина. В линии Алеши интересен мир спорта: психологически увлекающе поданы автором отношения внутри команды, характеры.

Иван Егоркин, защищая жену от наркоманов, увечит двоих. Они оказываются сыновьями могущественных торгашей. Свидетель подкуплен, судья тоже. Егоркина осуждают на три года. Но все кончается хорошо и с явно ощутимой надеждой, которую рождал у автора, видимо, 1988 год, когда роман был закончен.

Мне очень нравится линия младшей Галиной сестры Наташи и ее друзей. Это уже новое поколение, более умное и толковое. Эти ребята начинают практическую работу по оздоровлению общества, и верится, что у них получится, что за ними будущее.

Один из персонажей романа рассуждает так:

«Мы говорим, человек рожден для счастья, но не догадываемся, что жизнь наша – блуждание в зарослях в поисках дороги к счастью. Никто не знает, в какой стороне эта дорога. И кружим мы в зарослях, блуждаем, ветки хлещут по лицу, падаем, набиваем синяки да шишки… Выбрались на тропинку, широкая, много людей протопало по ней. Радуемся – на верном пути, вот-вот выберемся на дорогу, большую дорогу к счастью. Торопимся, бежим, спотыкаемся, а тропинка все уже, все неприметней, глядишь и исчезла. И опять вокруг одни заросли. И снова кружим, кружим, кружим…»

Но хотелось бы напомнить писателю Алешкину забавные слова Г. Лессинга – «Главная причина нашего недовольства жизнью есть ни на чем не основанное предположение, что мы имеем право на ничем не нарушаемое счастье, что мы рождены для такого счастья.»

Конечно, биографию писателя нельзя механически соотносить с его творчеством. Но по прочтении романа видно, насколько сам автор человек образованный, и не по формальному признаку. Он обладает широтой и универсальностью познания жизни.

Художественная ткань романа состоит из различных пластов эмоционально-смыслового содержания, находящихся в сложных отношениях друг с другом. Они обладают своим выразительным значением, своей внутренней законченностью и логикой, но живут и воспринимаются нами в определенных функциональных связях с другими такими же одновременно с ними разрабатываемыми эмоционально-образными системами, в каждом моменте своего развития подчиняясь общему движению замысла.

Как я понимаю, особенно привлекают читателей в прозе Петра Алешкина его обобщения, его желание понять и представить весь человеческий мир, дойти по звеньями цепи от человека к людям. Он – писатель философского склада.

Роман «Время великой скорби» – книга долговечная. Она вызовет в будущем еще много размышлений и толкований. Студенты-историки, например, уже приняли ее к сведению, как самое яркое отражение поры крестьянских бунтов против большевизма.