Александр Беляев - Астральная Упанишада. Хроники затомиса

Некоторых же своих знакомцев он никогда не видел на иллюстрациях, либо видел, да не запомнил, но когда появилась хрупкая миниатюрная красавица в серебристом обтягивающем платье с какой-то невообразимой прической, Андрей сразу узнал в ней марсианку Аэлиту, хотя родительское собрание сочинений Алексея Толстого и было лишено иллюстраций. Тем не менее в далекие годы отрочества образ этот произвел на Андрея очень странное болезненное впечатление, отчего тот чуть ли не на год впал в глубокую депрессию.

«Любопытно, – думал Андрей, машинально помахивая рукой, словно генеральный секретарь, публике, которая по какой-то причине принимала его явно не за того, – мечтал ли я когда-нибудь встретить вот так запросто любимых литературных героев. Хотя, не только любимых, как-то меня ни Раскольников, ни Алеша Карамазов особенно не интересовали. К тому же здесь столько незнакомцев – но это лишний раз подтверждает, что в наличие не плод больного воображения, иначе я бы, наверное, только знакомые лица видел. Впрочем, Бог его знает, во сне мы тоже много незнакомого встречаем. Все это, конечно, фантомы, а не ожившие герои, да и вообще, где доказательства, что эта вон девушка именно Тави Тум? Спросить у нее что ли? Да не удобно как-то прямо из гондолы орать, тем более меня здесь почему-то за короля считают, и наверное по этикету мне это делать не следует. А интересно, почему они все в Петербурге оказались? Ну, Раскольников, или там этот блондин, каким я всегда князя Мышкина представлял – им по сюжету положено, но что здесь капитан Грей делает, или вон та, воздушная – не иначе, как Фрези Грант? Или они с той поры, как выпускные гуляния стали называть алыми парусами в Питер переместились? С другой стороны, все это, конечно, причудливая игра энергий, и эти материализовавшиеся на тонком плане герои могли любой образ принять и оказаться в любом городе. Возможно, все, что я здесь вижу, материализовано в угоду мне, поскольку меня здесь почему-то за короля принимают, а попади сюда кто-то другой, и он всех этих героев совсем в другом облике увидит, и, возможно, в другом городе. Значит все эти старые знакомые и мой любимый Летний сад на основе моего же воображения материализованы, и королем здесь быть – не такая уж великая честь. Или вообще это меня Мескалиныч глюками наградил за то, что я его отправил, куда он хотел. Интересно, сможет ли он без меня обратно вернуться? Да, собственно, какое мне дело, и без меня с ним его духовные начальники разберутся. Как-то странно, все плывем, плывем, а Летний сад не кончается, уже давно должны в Неве оказаться. Он же маленький, его на такой лодке вдоль Лебяжьей канавки за пять минут пересечь можно!

Андрей перевел взгляд на гондольера, на которого совершенно не обращал внимания с того момента, как гондола вынырнула из тумана в районе Летнего сада – но на прежнем месте прежнего гондольера не оказалось, а может это был и он, только кардинально изменивший свою внешность. Вместо расшитого золотом камзола на нем красовался грубый морской свитер с воротом под подбородок и странной конструкции сапоги с передними щитками до чресл (кажется похожие сапоги носили солдаты гренадерского полка времен Петра первого). Весь этот облик преобразившегося гондольера – и этот грубый свитер и неудобные тяжеленные сапоги, и это утрированно мужественное обветренное лицо морского волка с тяжелой челюстью и прищуренными, плакатно глядящими в светлую даль глазами был Андрею, как и многое здесь, до боли знаком, хотя, очевидно, дело было не столько в знакомой внешности, сколько в пронзительном дежавю. После мучительных попыток вспомнить, где он мог видеть этого морского волка, Андрей решил, что скорее всего это какой-то персонаж из Джека Лондона, Джозефа Конрада или Жуль Верна, которые создали немало ярких морских образов, несомненно существующих в образе духов в том самом творческом слое, по которому проплывал Андрей. Правда, какое отношение эти герои имели к Петербургу (как и многие здесь) было не понятно.

«Наверное, – думал Андрей (моряк по-прежнему молчал), – всё это души из тех литературных произведений, которые я в Ленинграде прочитал, а поскольку это творческое пространство именно я оживляю, поэтому они здесь и оказались. Причем, что интересно, пока я стихотворение не прочитал, все были туманными тенями в обезличивающих масках, теперь же они как живые и маски сбросили. Нет, как же это здорово, оживить целый мир – в этот миг возникает чувство, что ты Создатель, чуть ли не Господь Бог»!

Эти торжественные мысли были прерваны самым неожиданным образом. Вода неподалеку от гондолы вспенилась, и из Лебяжьей канавки, в которой ничего крупнее кильки никогда не водилось, появилась темная, поблескивающая от света факелов масса, размером и формой напоминающая лоб касатки. Затем, показавшись из воды всем своим пятиметровым телом, эта толи гигантская рыбина, толи небольшой зубастый кит, разинув огромную пасть ринулась на лодку, вызвав панику и крики ужаса в толпе.

Не растерялся только преобразившийся гондольер. С видом бывалого морского волка, для которого встреча с подобным чудищем рядовое, штатное происшествие, человек отбросил шест и поднял со дна гондолы непонятно откуда взявшийся увесистый гарпун, и когда хищница вцепилась зубами в борт гондолы и начала ее раскачивать, всадил свое оружие меж глаз чуть ли не на половину древка. Чудище, как и положено, вспенило воду бешеными ударами хвоста, чуть не перевернуло лодку, а затем затонуло вместе с гарпуном. Андрей подумал, что Лебяжья канавка этого мифического Санкт-Петербурга как-то неправдоподобно глубока, и как в ней могла разместиться такая рыбина, совершенно не понятно. А бесстрашный гарпунер не мало не расстроенный потерей гарпуна уже правил гондолой, зорко глядя вдаль, словно плыли они не по крохотной лебяжьей канавке, а бороздили просторы бескрайнего океана.

– Не жалко гарпуна? – Спросил Андрей, не зная, как обращаться к тому, кого вроде бы положено было называть спасителем, хотя этот монстр тоже скорее всего был лишь причудливой игрой энергий, и не мог причинить нашему герою серьезного вреда. «Ответит или нет, – мелькнуло у него в голове, – по идее после того, как он маску скинул, он должен не только что-то там про сценарии бормотать».

– А чего жалеть? – Мужественным баритоном проговорил морской волк. – Пока ваше величество сценарий контролирует, тут этих гарпунов и острог на сто лет вперед припасено.

Словно подтверждая его слова, канавка недалеко от лодки снова вспенилась и над водой показалась теперь уже шарообразная масса в окружении извивающихся змей. Андрей сразу догадался, что и то и другое принадлежит огромному спруту, который, как и следовало ожидать, вцепился щупальцами в край гондолы и начал ее медленно топить.