Борис Евсеев - Казнённый колокол

И, конечно же, дело в могучей цельножелезной ухватке, проявлявшейся по временам то у отца, то у деда, то у других знакомых и родственников, в ухватке сдержанно-военной, невыводимой, оставляющей все слова – до самого необходимого мгновения – внутри человека!

– Короче, – сказал дед. – Кончай обувать пиписку в лапти. Пошли домой. Так и быть: дам тебе вечером поносить медаль.

Я чувствовал: дед спасает меня от позора (а иначе как позором историю с непойманным фазаном я определить не мог). Железно-донбасский дед уводил меня в сторону от печали, давал возможность ощутить себя не только придатком к школе и неизбывной скрипке, давал возможность ощутить себя человеком, имеющим полную, а не какую-то половинную ценность.

Вот потому-то я бежал за дедом по склону вверх, уже не оглядываясь на глупо усевшегося на ветке фазана…

Я еще раз споткнулся, загнал в босую ступню крепкую акациевую колючку, но это все уже ровным счетом ничего не значило.

Джип наш опять тряхнуло.

– Дед меня выручил, дед, – пробурчал я негромко.

И сразу вспомнил, что слышал такие же слова от одного очень хорошего, страшно обеспокоенного нашей постперестроечной и более поздней жизнью писателя.

– Ты что-то сказал? – полуобернулся ко мне Слава К.

– Так, ничего. Писателя Богомолова вспомнил, Владимира Осиповича. Он когда-то говорил: «Меня, Борис, спас дед. Он бил меня смертным боем. За малейшую провинность. Приучил любую соринку, любую пылинку за собой подчищать. Только благодаря деду я на войне и выжил…»

– Перед Ясиноватой будет блокпост, – сказал водитель Миша, – поэтому, пока то да се… В общем, пока вас с вашей съемочной аппаратурой не загребли, хотите, покажу Серую зону?

– Что за Серая зона такая? – зевая, спросил я Мишу.

– А вот увидите. Давайте, пока день не разгорелся, – за мной. Только скрытно, скрытненько… Там, в Серой зоне, разное случается. И наблюдательные посты вдруг могут объявиться, и диверсанты, и всякие другие химеры. Не страшно?

– Я так и не понял, про Серую зону. Что это за зверь такой? – вмешался Ванечка Комогорцев. – Там-то хоть у вас снимать можно?

– Там-то как раз лучше не надо. – Добрый наш Миша почесал затылок. – Ну а Серая зона – это что-то вроде «нейтралки» между воюющими сторонами.

Перед тем как вслед за Мишей скатиться с дороги, в этом месте сильно возвышавшейся над полями, – остальные наши спутники остались в машине, – я еще раз глянул на небо.

Почти все звезды погасли, однако до восхода солнца было пока далеко. Только две звезды еще скуповато светили на донбасском полупризрачном небе.

– О, звезды Дубге и Мерак! О, мутно-прозрачные, прилепившиеся с самого краю Большого Ковша светильнички, – то ли себя утешая, а может, просто желая настроиться должным образом, проговорил, оборачиваясь ко мне, Миша. – Вы укажете нам верный путь!

В Серой зоне, близ пустого рассветного рынка, в маленьком летнем шалмане с двусмысленным названием «Уголино», куда в такую рань да еще по весне редко кто заглядывает, пили, спорили и плясали двое рядовых украинской армии.

Были они в старом, еще советского образца камуфляже и в соломенных, бог весть зачем понадобившихся холодноватой весной шляпах. Шляпы, как и положено щирым украинцам, они называли «капелюхами», а спорили о том, как скоро выдадут им новую форму. На вид обоим было хорошо за пятьдесят, а может, и больше.

В чем-то они были поразительно одинаковы. Одинаковость эта была в пьяной оглядке: рядовые все время озирались и так же дружно, чисто по-женски взмахивали руками: мол, будь что будет! А отличались солдаты голосами и ростом: один высокий, но согнутый в дугу, был медленным, сиплоголосым. Другой – звонкий, как мальчик, подвижный, с трясущимися щеками и трясущимся животом.

Устав петь и плясать, рядовые начали играть в прятки. При этом с места они почти не сходили: просто заслонялись друг от друга ладонями, задавали каверзные вопросы, спрашивали: а не спрятался ли ты в подвале, не переметнулся ли к москалям?

– Кум Игнат? А ловко мы вид пана сотника втэклы?

– Кум Ярема? Ловко, ловко. Тилькы було б закусона бильше взяты. Тоди б и вэртаться нэ трэба було. От хиба що соломой закусыты.

Толстенький безусый Игнат расплылся в улыбке, смачно укусил соломенную шляпу. Шляпа хрустнула, но не поддалась.

– Як у поли! Капелюх пахнэ хлибом, як у поли.

– Хлеба сейчас бы буханки три – все схрумкал бы. А так – в часть возвращаться.

– А там шо? Хлиба там нэма… одни бурякы… На грызаны мою солому разок. Твий капелюх у грязюци весь. Бери мий, кумэ, для тэбэ нэ жалко.

Игнат протянул соломенную свою шляпу Яреме.

– Кум Игнат? Ты меня видишь?

– Бачу, бачу тэбэ, кум Ярема.

– От то-то ж. А скажи мне, Игнат, как же нам теперь докладать пану офицеру?

– Пану сотныку…

– Я ж и говорю: шо мы пану сотныку про Донецкую фильтровальную станцию докладывать будем?

– Нас куды послалы? Про фильтрувальну станцию тыхэсэнько розпытаты.

– А нам до нее дела, как тому зайцу до курева…

– То-то и воно. Тэпэр слухай: пану сотныку будэмо розповидаты так: була Донецька фильтрувальна станция, та ии москали вкралы. И до сэбэ у Сыбир вывэзлы.

– Кум Игнат. Станция не канистра спирту. Так просто в мешок не засунешь.

– Москали у нас цилу Одэссу вкрылы. Тэ мэнэ чуешь, Ярэма? Куды, гад, сховався?

– Под столом я. А Одесса пока наша, кум Игнат… Я вот чего думаю: а давай мы тут сами фильтровальную станцию устроим!

– Цэ ж як?

– А так, кум Игнат, а так! Тут я под столом насос нашел. Здоровущий такой насосище! Будем тем насосом фильтровать воздух. А напишем – воду фильтровали!

– Кому напышэмо, кум Ярема?

– А кому хошь! Я ж пысарь, бумага и… и… и ручка с собой. Хочешь, куму Авакову и куму Саакову черканем. Хочешь – самому Порошенке!

– Нэ Сааков, а Сакш… Сакш… Сакакашвили… А Поршенко той читаты нэ будэ! У нього вся жопа в шоколади! Вин ии облызнуть кому трэба дае, и за цэ ще й гроши бэрэ.

– А тогда давай Путину напишем.

– Тю! Та нас же розстриляють за цього кровососа!

– А мы никому не скажем, тихохонько напишем, тихохонько отправим. Года два пройдет – глядь, письмо и всплывет где надо. А напишем мы ему так: мол, ваши солдаты внагляк выкрали Донецкую фильтровальную станцию. А мы станцию Донецку вернули!

– Давай пышы, може, хоч дулю понюхать Путин дасть.

– Может, и дулю, а может, и табачку понюхать даст. Пишу и читаю, кум, тебе вслух:

У Московский Крэмль. Путину.

«Панэ Путин! Хоч вы и крымский сатрап, и чухан бурятский, и лохопендрик, мы вам по-соседски докладаем: Донецкую фильтровальную станцию вкралы якись недо́людки. Мы вам ии вертаем. Бо мы – щири украинци… Панэ Путин! У вас всего до черта, а у нас – одни дырки в горсти. Ввиду чего прышлить, будь ласка, до востребования…»