Юлиан Коробков - Любимый город может спать спокойно. Рассказы

Никогда она не видела у деда пачек денег, хотя частенько у него жила месяцами. По разговору родителей, дед часто даёт матери какую-то сумму, чтоб они могли сводить концы с концами, оплачивать свои авиа перелёты на гастроли. И ей он ни разу не отказав покупке будь то сапоги, модная юбка или джинсы, косметика или бижутерия. Он всегда говорил: «Я один живу. Мне хватает».

– Ну, что молчишь, как на поминках? Скажи, хоть что-нибудь. – сказал Рамазан.

– Я домой хочу.

– Я тоже. Я дома не был 15 лет. Хотел хоть проездом побывать, хоть издали на свой дом глянуть. А как хочется войти в свою комнату и вдохнуть тот запах детства. Вот оно как вышло. Пошёл погулять вечерком часа на три и до сих пор гуляю уже 15 лет.

– Так поезжай. Насильно тебя же никто здесь не держит.

– Да лучше я сдохну здесь в чужом городе, как бомж под забором, чем буду подыхать на руках у родной матери, видя её слёзы. – заявил Рамазан и встал из-за стола. Он направился к телевизору.

Не уже ли сейчас опять что-то покажет.» – подумала Эльвира. Но Рамазан и не собирался включать телевизор. Он открыл дверцу тумбы и извлёк оттуда гитару. Эльвира успела заметить на дверце полочку, где стояли медицинские баночки с таблетками и капсулами. Одну баночку он даже прихватил с собой.

– Витамины какие-нибудь пьёшь? – спросил он её.

– Нет. – ответила она и отрицательно покачала головой.

– А я пью. – сказал Рамазан, повесил гитару на плечо, открыл крышку, вытряхнул на ладонь капсулу и забросил в рот. Поставив баночку на стол, он запил капсулу остывшим чаем из кружки. – Ты веришь, что БАДы полезны?

– Не знаю.

– Это химия или натуральный продукт?

– Я не знаю. Никогда не интересовалась.

– Понятно. – сказал Рамазан и сел напротив, обняв гитару и пробежав пальцами по струнам. – Вот смотрю я на тебя и завидую. Тебе всего 20 лет, у тебя вся жизнь впереди. А я своё 20-тилетие справлял на зоне. Да и не было никакого дня рождения. Начальник отряда на словах поздравил, а вечером открытку от матери получил. Вот и всё веселье.

Он заиграл на гитаре и запел зоновскую песню. Эльвира была его единственным слушателе:

Он ладонью прижал струны на гитаре. Наступила тишина. Сейчас она ещё больше стала бояться его. Она молча смотрела на него. Его взгляд был задумчивый, навеянный воспоминаниями былой молодости

– Как я себя тогда ненавидел. – проговорил тихо он. – Я вены себе вскрывал, башкой об стены в кровь, даже псине в пасть бросился. Артерию сонную она мне прокусила. Не сдох. Вылечили. Три дня на снотворных держали, психоз снимали, а потом депресняк лечили. Ходил как зомби, как контуженный. И чтоб башню не сносило, научился играть на гитаре по книжкам. И всё из-за сникерсов, будь они неладны!

Алкоголь уже давно ударил в голову и тянуло просто поговорить по душам. Девушка пила чай не спеша, слушая его пьяный монолог. За ней как назло никто не шёл.

– Нам было по 17 лет. Дури больше, чем мозгов. И этот азарт: откроется замок или нет? А оно взялось и сошлось! Ключ повернулся, замок расстегнулся… Ты этого не застала. Киоски железные стояли вблизи остановок. Работали круглосуточно. Тогда только появился американский шоколад: Сникерс, Баунти, Твикс, Марс. Жвачки были «Турбо – спорт» с вкладышами гоночных машинок. Все парни у нас в классе их собирали, обменивались, если попадали одинаковые… В тот вечер он почему-то стоял закрыт. Моросил мелкий дождь. Выходной день, на улице никого. У Сани связка ключей была. Все ключи, что находил на улице, подбирал. Вот одним из тех ключей мы замочек тот и открыли. Этот батончик Сникерс я мог позволить себе купить раз в неделю на сэкономленные деньги от школьных обедов. А тут целые коробки этого шоколада. Сначала просто сидели ели, кока-колой запивали, а потом по карманам давай тырить в брюки, в куртку, жвачки горсть прихватили. Мы из киоска вышли, а по дороге патруль ДПС. Мы бежать, они за нами. Ночь провели в изоляторе. Завели дело о взятии с поличным. Матери пришли только утром, но домой не отпустили. Будь то мы воры-рецидивисты какие-то… А потом суд и по полной катушке – пять лет, от звонка до звонка. В то время пятёрку давали за угон автомобиля, но не за десять шоколадок. Адвокат настаивал на условном, но видать мы следователю не понравились… Хозяин киоска был грузин Джанелидзе. Имя уже не помню, а вот фамилия за время суда врезалась крепко в память. Хороший инструктаж он от следователя получил, «пел» так, что люди в зале прослезились, что мы его разорили, троих детей его без куска хлеба оставили, сюда же приплёл о ненависти русских к ним, что чурками дразним. Судья нас только спросил: «Вину свою признаёте?» А мы ж на добрых, русских сказках выросли, честность с молоком матери впитали. Нас спросили, мы ответили. Я как приговор услышал, на мать глянул, а у неё слёзы в глазах стоят и губы дрожат. У меня у самого сердце словно выстрелом пробило. Казалось, что всё происходит не со мной, будь то сон это. Я ж никуда из дома на долго не уезжал. Даже в пионерские лагеря не ездил. Один раз отвезли, через три дня забрали. Выл так, что вожатые родителям на работу позвонили и те приехали за мной. А здесь разлука не на месяц, и даже не на два. Наручники на запястья нам ещё в зале суда застегнули. Когда уводили то отец кричал, что не сын я ему, что знать меня не хочет. Думал, это нервы, что с горяча не скажешь. А потом письмо от матери получил. Видать он заставил написать. И вот она вся правда! А не случись этого и не знал бы ничего… Мать с мальчиком цыганом дружила. Он пришёл к ним в класс посредине учебного года. Она у меня отличницей была, да ещё староста класса. Вот шефство над ним и взяла. С начало просто общение, потом дружить начали, а там и чувство в старших класса вспыхнули, а потом и любовь. В табор как прознали, так всё табу! Не положено. Против воли в 16 лет обручили его с девушкой-цыганкой, а потом и цыганскую свадьбу сыграли, по их закону, по обряду. Тайком встречаться стали. Потом она мной забеременела. А отец, что вырастил меня, тоже знал мою мать. Их дома напротив стояли. В одно дворе росли, только старше он её был лет на шесть. Сам как месяц развёлся и к родителям переехал. Знал, что своих детей иметь не сможет, а тут мать мою в положении увидел. Узнал, что мужа нет и давай свататься, мол у ребёнка отец будет, вроде как полная семья, мужское плечо рядом. Ну мать и согласилась. Долго он не знал, что в моих жила течёт цыганская кровь. Настоящий мой отец приходил к роддому. Мать ему меня через стекло показала и после этого он с женой уехали из города. Так цыганский совет решил. Поговаривают, что у него пять дочерей, а он всё о сыне мечтает. – Рамазан замолчал. Тишина висела в воздухе не долго. Он налил в свою рюмку вино и ещё один бокал для Эльвиры. – Давай выпьем, чтоб всё у нас получилось. – он подошёл к ней и протянул ей бокал. – И за наше знакомство. – предложил он и своим бокалом слегка задел её бокал.