Юлиан Коробков - Любимый город может спать спокойно. Рассказы

– Таблетки не забудь свои выпить. – сказал Данил и пошёл к себе на кухню.

– Ну я тогда тоже пойду. – проговорил молодой парнишка, так как за столом он остался один и Макс, который не спеша поедал печенье.

– Богдан, – тормознул Рамазан его, – ты неделю назад обещал стены оклеить. А может у меня со зрением худо?

– Так плёнку не могли подобрать! То остаток остался, то расцветка дерьмо. Я сегодня же сделаю

– Пацан сказал, пацан сделал! Спать не ляжешь, пока всё не доделаешь

– Ладно, понял. – ответил Богдан собрав со стола пустые кружки, отнёс их к Дане на кухню, поставив в раковину. Потом вернулся, забрав ещё последние шесть, по три в каждую руку, и тоже их унёс, вышел через Данину дверь и пошёл готовить раствор. Объём работы бы большой, мог до вечера и не закончить.

За столом остались сидеть Макс и Рамазан. Рамазан попросил, чтоб он достал его таблетки. Он показал на стол, где стояла раскрытая баночка с капсулами, Рамазан отрицательно покачал головой. Он принёс ему его таблетки взятые на полочке в тумбе. Рамазан выпил одну, запив её чаем. К еде он не притрагивался. Он показал Максу на стул, рядом с собой.

– Я много чего в жизни видел. – начал свою речь Рамазан, посмотрев на парня. – И хочу сказать тебе одно – зло возвращается! Да, ты можешь войти к ней в комнату, да у тебя хватит сил её уложить, зажать. Ты испытаешь удовольствие на две-три минуты. А после на душе будет так противно, будь то ты дохлую кошку съел. Я думаю эти три минуты того не стоят. – Максим жестикулировал руками, что не собирается этого делать. Рамазан продолжал. – Мне довелось в жизни пообщаться с одним человеком. Он не был физически сильным, он не был мачо, но в неё было что-то, за что его уважали. Если бы я умел красиво писать, я написал бы про него книжку. Мы встретились в лагере. Не в пионерском. Его все звали Пахан. Когда он входил, все замолкали. От него шла какая-то сила. Его даже менты уважали. Матёрые убийцы перед ним пасовали. Он мог свободно перемещаться по территории, независимо от распорядка дня. Мне до него не было никакого дела. Он сидел уже много лет. А за что срок мотал я не знаю… Может пришёл в милицию и рассказал про то, как сбили человека, а может ещё за что. У меня уже было несколько попыток расстаться с жизнью и в этот разу меня созрел план: броситься утром вовремя зарядке в сторону, прямо овчарке пасть. Псы там натасканные. Своего не упустят. Хватка железная. Она мне в шею вцепилась. Повезло, что драть не стала, мотать головой из стороны в сторону. Кусок бы вырвала, и всё, мне хана. Сдох бы от кровотечения, а так только артерию сонную на шее прокусила. Первого кого я в медсанчасти увидел был Пахан. Он видел мою истерику, как не давал рану перевязывать, как орал, чтоб все шли на х.у, что сдохнуть хочу, как снотворное мне вкололи, как меня на три часа вырубило. Он сидел на стуле и смотрел на меня. Я помню этот взгляд. В минуты, когда мне бывает плохо, я всегда вспоминаю эти глаза. Мне тебе не передать их словами, их просто надо прочувствовать. Он посмотрел на меня и говорит: «Придёт время ты за свою жизнь биться ещё будешь.» Сказал, встал и пошёл. Я орал ему вслед, что мне жизнь не нужна, пусть себе её заберёт, лишь бы мне помог сдохнуть. Я матерился, рвал простыми, что к кровати меня привязывали, пока на депрессанты меня не посадили… А ведь он был прав. Если бы ты, Макс, только знал, как я жить хочу… Он не был пророком, ясновидящем или хиромантом, он просто знал жизнь, законы вселенной, что всё возвращается на круги своя и зло, сделанное тобой, к тебе же и вернётся. И то, что ты сейчас ненавидишь, потом будешь любить, то что ты сейчас не ценишь, потом бесценным будет… Он приходил ко мне в палату каждый день. Я думал, что он приходит со мной поговорить, ободрить, поддержать. А потом выяснилось, что он сам здесь постоянный клиент. У него со здоровьем совсем худо было. Его в своё время хирурги по частям собрали, как конструктор. Но он нигде, никому, никогда не жаловался. Он мне рассказал свою историю. Есть в этой истории вымысел или это чистая правда, я не знаю. – Рамазан посмотрел на мальчишку, тот внимательно слушал его, аж затаив дыхание. – Он был мотогонщиком. На соревновании не справился с управлением и вылетел с трассы. Сломал всё, что можно сломать, порвал связки, разрыв селезёнки и множественные ушибы внутренних органов. Операцию 8 часов делали. Ему было тогда 26. Единственный ребёнок у родителей. Он впал в кому и врачи не могли ничего сделать. И увидел он себя снова подростком. Всё как тогда в детстве. Он, трое его лучших друзей, берут у дядьки запорожец покататься. Нам по 17-ть лет. Жили тогда в деревне. На выходные из города на запорожце у одного из друзей приехал родной дядя. Транспорта в деревне никакого, ну мы по сельской дороге, аж пыль столбом, частенько гоняли. Автобус из города приходил два раза в день: рано утром и вечером. Если когда трактор встретиться, так нам за азарт было его обогнать. По 160 выжимали на спидометре. И в тот день было как обычно. Уже темнелось и мы к деревне мчались. Мужик на дорогу из леса вышел. То ли грибник, то ли турист, да поздно мы его за разговорами заметили. Всё произошло быстро, мы даже затормозить не успели. Как и тогда, видит он себя сидящим на заднем сиденье, рядом друг сидит, ещё двое впереди, музыка в салоне орёт. И на полном ходу, мы сбиваем этого человека. Тогда мы промчались дальше, даже не остановились. Естественно в деревне никому ничего не сказали, постарались забыть про это. И сейчас мы сбиваем этого человека, проезжаем метров сто и машина глохнет. Дальше всё в точь – в точь как фильмах ужасах: окровавленный мужчина медленно поднимается с обочины и шатаясь, идёт к нам. На пол лица у него сплошное кровавое месиво, рука оторвана, болтается, держаться только на жилах. По одежде течёт кровь. Радио молчит, машина никак не хочется заводиться. Мы изнутри запираем все двери. Ужас и страх в глазах. Он начинает ломиться то в одни двери, то в другие. Стучит ладонью по стеклу, оставляя отпечаток кровавой ладони. Где-то подсознательно, я почувствую, что ему нужен я. В тот день он не был за рулём и сейчас видел себя на заднем сиденье автомобиля. Но это чувство не покидало меня. Я чувствовал, что если я сейчас выйду из машины, то мои друзья смогут завести машину и уехать. Но страх сковал тело. Я мог только поворачивать голову, видя, как мужик ломиться в двери. И вдруг на горизонте появился смерч. Воронка приближалась к нам, поднимая до неба густую непроглядную пыль. Она засасывает в свой круговорот того человека. Я зажмуриваю глаза от страха, сидя в кромешной тьме, и открыв их, он увидел перед собой медсестру в белом халате. – Рамазан помолчал и продолжил историю Пахана. – Ни у кого из четырёх парней не сложилась судьба. Есть такое выражение – виновен в соучастии преступления. Сам ты его не совершал, но и попытки с твоей стороны не было, чтоб предотвратить зло. По его рассказам парни в общем и не плохие были. Так что, нет плохих людей, есть плохие поступки. Все три дня, что он был в коме, мать по церквям ездила, сына у Бога вымаливала. И Он дал ему время, чтоб принести раскаянье в содеянном. Тому парню, что был за рулём руку отрезало тем же летом. Он отцу на пилораме помогал. Рукавом зацепился и по самое плечо. Правая рука. Школу бросил, пристрастился к алкоголю. Весной схоронили, палёная водка попалась. Тот, что рядом с водителем сидел, отслужил два года, вернулся в родную деревню. Как бывает в таких случаях, стол накрыли, сына встретили. Друзья пришли, родственники собрались. Пошли на речку искупаться. Всю жизнь в этой реке купались. Спиртного выпили рюмки две. Разбежался, нырнул и не вынырнул. Крепкий, здоровый парень. Думали, разыгрывает. Спохватились, да поздно. Вытащить его мы из реки вытащили, да спасать уже было поздно. Толи судорогой ногу свело, толи от перепада температуры сердце остановилось, то ль судьба такая. Тот парень, что рядом со мной сидел на стройку на практике был. На монтажника последний курс заканчивал. Последний день практики, при дипломная работа. Оступился и насмерть. 23 года должно было исполниться. Пахан в 26 должен был разбиться на мотоцикле. Выжил. Один их всех пережил. Его век тоже был не долгим. Ему и сорока не было. Вроде как 35 или 36 лет было. Пришёл как-то ко мне в отряд, меня уже из больнички выписали, говорит: «Завтра освобождаюсь.» Ну, попрощались. Пожелал мне терпения. Библию свою подарил. Парням в своём отряде тоже вещички свои раздал, мол, примета плохая собой из зоны что-то забирать. Утром на перекличке его уже не было. Только месяца через три узнали, что умер он, кто-то из охраны проболтался. За оградой на пустыре его похоронили, по ту сторону забора, считай на воле. Родная деревня его развалилась, отец умер, мать сама у сестры в городе жила. Бальзамировать дорого, вести далеко, да он и сам просил, чтоб здесь оставили. Только не хотел, чтоб по нему переживали, вот и соврал всем про освобождения. Да, ладно, не реви, ты же его не знал. – сказал Рамазан, видя, как слёзы текут по щекам у Макса. – Оставайся сегодня дома. Девушку разбудишь, завтракать приведёшь. Договорились? – к ним вошёл Антон, а следом влетел Алексей. – Да выхожу я, уже выхожу. – сказал он Лёхе и обратился к Антону. – Ханс где?