Дмитрий Ермаков - Тень филина. Роман

Семён Игнатьев стоит на привычном месте в строю. Весело и страшно ему. Страшно – потому что сегодня нужно не просто решить с кем он (это уже решено), но и совершить поступок. И весело от того, что знает, что и другие его товарищи решились на этот же поступок. Весело осознавать себя свободным человеком.

– Равняйсь, смирно, напра-а-во!

– Не надорвитесь, вашблагродие. – Спокойно сказал всё тот же широкоскулый солдат, незамеченным подойдя к офицеру сбоку.

– Что? Попов, встать в строй! Командир отделения, ко мне!

– Сдайте-ка оружие, господин капитан, от греха, – сказал Яков Попов и потянулся к кобуре офицера, тот, однако, опередил, выхватил оружие и до того как схватили его за руки, успел нажать спусковой крюк. Попов-то отшатнулся, но, удивленно обведя всех глазами, потрогав, будто не веря, грудь, рухнул на булыжники плаца паренёк, стоявший рядом с Семёном Игнатьевым.

– Ах ты гнида!..

– Бей его!..

– Сволочь…

Через пару минут на плацу лежало истоптанное, будто и не человеческое тело…

Застрелен был и прапорщик Петров, пытавшийся по телефону сообщить высшему начальству о случившемся… Вооружённая толпа в серых шинелях вырвалась на улицу, где уже надвигалась рабочая демонстрация. И молодые крепкие парни из демонстрантов сунули руки за пазухи – к наганам. Но над серой солдатской массой красною птицей взвилось знамя.

– Ура! Ура-а! Ура-а-а!..

…Семён не сразу выбежал с казарменного двора на улицу, оцепенело смотрел он на брошенное тело молодого солдата. Потом подошел к растоптанному телу капитана. Глаза мертвеца, наполненные темно-серым небом, упирались в него. Семён, отвернувшись, быстро, обеими ладонями прикрыл веки мёртвому командиру, лишь тогда снова повернул лицо к нему. И увидел вывернутые карманы шинели – кто-то успел, воспользовавшись суматохой, пошуровать в них. А рядом, на мокром булыжнике плаца, придавленный тяжёлой от крови полой шинели, лежал конверт. Семён зачем-то поднял его, сунул торопливо в карман.

– Что, братишка?.. – спросил вдруг подошедший откуда-то мало знакомый Семёну солдат, не дожидаясь ответа, понимающе покивал. – Табачком-то не угостишь?

Семён полез за кисетом:

– Прибрать бы надо… – глухо сказал, кивнув на мёртвые тела.

– Да, ладно, потом! – махнул сослуживец. – Пошли, а то отстанем от своих. – И оба пошли торопливо к воротам, за которыми слышалось гудение толпы, шарканье и стук подошв о мостовую. И всё это сливалось в единый звук – будто ползла и шипела огромная рептилия…

… – На Литейном мосту пулемёты, – доложил тот паренёк, что встречал Ивана Позднякова у проходной завода.

«Если пойдём по льду, посечь могут всех. Они сейчас на всё готовы», – оценил Иван Сергеевич положение.

– Стойте, до моей команды не двигаться! – Потапенко-Поздняков вышел из-за прикрытия угла дома. Качнулся за ним солдат Попов, придерживая на плече винтовку с примкнутым штыком.

– Подожди, товарищ, – остановил его Иван Сергеевич. Двинул к мосту, где за мешками с песком виднелись винтовочные штыки, а между мешками – тупое рыло пулемёта.

– Стой, кто идёт!

– Свои!

– Свои пароль знают. Ко мне! – скомандовал офицерик в светло-серой шинели и глубоко натянутой фуражке, вышагнувший из-за мешков. – Кто такой?

– Я представитель Выборгского комитета партии социал-демократов… Товарищи солдаты! Ваши братья рабочие хотят пройти на Невский и к Зимнему, чтобы заявить царскому правительству свои требования. Братья солдаты, не стреляйте!

– Молчать! – офицерик судорожно тянул, дёргал наган из кобуры.

Грохнул выстрел. Иван Сергеевич опередил офицера. Он ждал, что сейчас и в него ударит винтовочный залп или срежет пулемётная очередь.

…Офицер лежал с неестественно подогнутыми ногами, с ужасом на лице, тёмное пятно расплывалось на серой шинели, на груди…

И выстрел грянул. Поздняков вздрогнул.

– Не бойся, товарищ, иди сюда, это мы тут второго – сами…

Высокий солдат в папахе и с подкрученными усами вышел из-за мешков, махнул призывно рукой.

Поздняков подошёл. Ещё человек пять солдат стояли над телом ткнувшегося лицом в мостовую, лежащего у пулемета офицера.

– Сюда, товарищи! Путь свободен! – Поздняков махнул рукой, и из переулка потекла на мост тёмная людская река…

Центр Петрограда заполнен солдатами, рабочими, мужчинами и женщинами. К Зимнему проехал автомобиль.

– Керенский!

Свершалась февральская, «бескровная» революция.

– Всё это, батюшка, сильно напоминает гапоновщину, тот с рабочими заигрывал, вы с крестьянами… – говорил ротмистр Сажин, прихлёбывая с явным удовольствием чай из фарфоровой чашки, прикладываясь серебряной ложечкой с витым черенком к розетке с земляничным вареньем.

Тёплый июльский вечер. На веранде усадебного дома Зуевых сидят трое. Жандармский ротмистр Сажин – молодой, подчёркнуто аккуратный, с высоким открытым лбом (волосы приглажены назад), тонкой полоской усов, лихо закрученных кверху, и едва заметной, ухмылкой притаившейся в твёрдо поджатых губах. И в глазах, коричневато-зелёных за стёклами очков в тонкой оправе, тоже будто бы постоянная усмешка и вопрос. Настоятель Кресто-Воздвиженского храма отец Николай с окладистой, начинающей седеть бородой, длинные волосы собраны в косицу, нос крупный, густые брови, глаза спокойные серые, и говорит он спокойно глуховатым своим голосом:

– Иван Алексеевич, не могу с вами согласиться. В чём же гапоновщина? Ежели крестьяне меньше пьют или же и вовсе отказываются от хмельного, меньше и драк по праздникам, больше и достаток в домах… Да если б не их, тех же крестьян пожертвования – не было бы ни чайной, ни библиотеки, ни школы. – Но тут же батюшка и оговорился: – Отдаю должное, не было бы ничего этого и без пожертвований Алексея Павловича.

Алексей Павлович Зуев, подполковник в отставке, наследный владелец усадьбы, высокий, худой, с обширной плешью, с морщинистым сильно состарившимся за последний год лицом, сдержанно кивнул на похвалу священника. Два года назад в Польше погиб его сын Иван, а в апреле из Петрограда пришла весть о гибели жениха дочери Елизаветы. Ей причину не говорили, но Алексей Павлович знал, что погиб капитан Ковалёв от рук вышедших из повиновения солдат собственной его роты… Со времени получения горького известия это были первые приглашённые гости в доме Зуевых. Правда, Елизавета Алексеевна, подойдя под благословение отца Николая и сдержанно поздоровавшись с Сажиным, сразу ушла в свои комнаты, больше весь вечер не показывалась… Хозяйка же дома – противоположность мужу своей округлостью и невысоким ростом – Софья Сергеевна, будто перекатывалась из дома на веранду, а то в саду за домом или в цветнике, или где-то за деревьями парка слышался её голос. Постоянно живущих при усадьбе, нанятых для работ или же просто приживал было здесь довольно много, были даже старики из бывших крепостных. Всем Софья Сергеевна работу находила.