Константин Крюгер - Друзьям. Невыдуманные рассказки

К «пионеру» медленно возвратился нормальный цвет лица, он разрывался между чувством радостного облегчения и желанием отыграться. В голос ржали все посетители заведения, дремавший в углу и разбуженный «казусом» «Крекс» заходился и стонал. Несущие нам портвейн девчушки хохотали так, что были вынуждены ухватиться за ближайшую стойку, чтобы не упасть. Когда мы с Яковом и «Апельсином» в окружении девушек неторопливо попивали портвейн, утренний «герой» нерешительно приблизился к нашей компании с двумя бутылками «Массандры» в руках. «А можно я вас угощу за науку?», – он принял правильное решение!

По диагонали от «Чайника» сразу за мостиком через небольшую стекающую с гор речушку выступал уходящий далеко в море причал. В начале пирса стояла капитальная будка билетной кассы с продолговатой поддерживаемой двумя столбами крышей, под которой в дождь укрывалось до полусотни отдыхающих. Вечерами в импровизированном зале с потрясающим видом на море эспромтом устраивались концерты с участием заезжих и отдыхающих музыкантов.

В 1984 году Валерка Оболенский устроил на пирсе авторское премьерное исполнение «Гимна Гурзуфа» на музыку «Я пью за тех, кто в море» группы «Машина Времени». С его лёгкой руки в обиходный сленг вошёл термин «зачётник/зачётница», обозначающий партнёра/партнёршу по «таинству любви», случившемуся в Гурзуфе. Другими предметами зачётной сессии согласно тексту гимна и его расширенному толкованию являлись хотя бы одноразовый заход в море, посещение отделения милиции, катание на «пьяном» пароходе и прочие молодецкие забавы.

Вдоль всего побережья от Алупки до Алушты курсировали морские «трамвайчики» с остановками в небольших курортных посёлках. На большинстве пароходиков даже присутствовал буфет с разливом прохладительных и горячительных напитков. Большие гурзуфские компании, отправляющиеся погулять в Ялту, проносили с собой на борт изрядное количество «Массандры», но на морском просторе даже на полчаса плавания напитков, как правило, не хватало, и приходилось прибегать к услугам буфетчицы. К концу рейса пассажиров штормило существенно сильнее, чем морскую гладь, и десантирование на Ялтинскую пристань не всегда обходилось без потерь.

Недалеко от пирса в самом начале променада у подъёма на «Пятак» торчал стилизованный под огромную поставленную «на попа» бочку ларёк. В его широком ассортименте имелись крымские вина и немудрёные закуски типа варёных яиц и бутербродов с неувядающим сыром. За двумя прямоугольными стойками, приткнутыми к торговой точке, коротали время, попивая портвейн, «стояльцы» из обеих очередей киоска «Авиакасса», примыкавшего к бочке почти вплотную. С двух сторон к кассе Аэрофлота тянулись длинные вереницы отдыхающих, справа – запись за десять дней, слева – «живая», на текущую дату.

Неоднократно мы с «Помидором, проведя вполне приятную ночь на лежаках непосредственно около киоска, утром в числе первой пятёрки «обилечивались» и уже к вечеру гуляли по Москве.

Подъём на «Пятак» с променада совершался двумя путями в зависимости от текущего состояния здоровья и намеченных целей. Очень крутая лестница проходила под аркой, образуемой переходом между двумя старыми зданиями «Дома Творчества имени Коровина», и вела дальше вверх практически на центральную площадь посёлка. Если же целью была единственная поселковая аптека, или же путь лежал в востребованную у москвичей «Пельменную» следовало выбирать полукруглую улочку, полого поднимавшуюся слева от лестницы и также приводившую к «Пятаку».

Аптека подвергалась нашествию отдыхающих в тяжёлые годы горбачёвского «сухого закона», когда из неё «выметались» все запасы спиртосодержащих настоек. Особой любовью пользовался «Пустырник» стоимостью 11 копеек, который «по вкусу» добавляли в пиво, приобретавшее дополнительные цветовые, вкусовые и оздоровительные качества.

При любом посещении «Пельменной», а мы очень любили устраивать в ней поздние завтраки, я обязательно встречал там пару-тройку московских компаний, так же как и мы, вкушавших самолепные, очень вкусные пельмени под портвейн, разливаемый тут же за барной стойкой. Правда, многочисленные детишки, приведённые одинокими мамашами, своим гвалтом не давали возможности спокойно поговорить. Но по мере употребления напитков, то ли дети начинали постепенно куда-то деваться, то ли улучшался слух, и общение принимало привычную весёлую форму застольных баек и рассказок. Утренняя трапеза порой затягивалась до обеденной поры, и тогда, объединившись, большой компанией мы поднимались к Дому Торговли для пополнения вино-водочных запасов.

Над «Пельменной» на крытой веранде расставила свои липкие столики «Чебуречная», где постоянно заседал москвич Серёга «Депардье», обладавший портретным и телесным сходством со знаменитым французом в его молодые годы. Бойцовские качества киноактёра природе, видимо, не удалось скопировать, и поэтому один глаз у Сергея перманентно отливал синевой, как знак отличия, полученный от мужей-рогоносцев. Серёга был фантастически востребован исключительно зрелыми замужними дамами. Мы с «Помидором» дважды отбивали его от жаждавших мщения обманутых супругов со товарищи.

На «Пятаке» соседствовали: остановка автобуса, курсирующего от Симферопольской трассы до подножия Медведь-горы, поселковая камера хранения, впоследствии переделанная предприимчивыми кооператорами в малюсенькое кафе, и передвижная бочка от винсовхоза «Массандра», пришвартованная в тени огромного дерева, с определённого момента ассоциирующегося у завсегдатаев с Петровым.

Однажды московские ветераны Гурзуфского отдыха Серёга Петров и Вова Кулаков, бредущие снизу с пляжа в плавках, остановились у бочки «продегустировать портвейнцу» и приодеться. От центральной площади (Пятака) и выше в посёлке воспрещалось рассекать «в пляжном виде» под угрозой штрафа. Пока Серёге наливали кружку, Вова, схватив всю одёжку друга и сильно размахнувшись, закинул её на верхние ветви раскидистого дерева. Без спешки наугощавшись вином, Сергей повис на нижней ветке и начал раскачиваться, стараясь забраться повыше и достать свой «гардеробчик». Неугомонный Кулаков, подскочив, сдёрнул с приятеля последний покров и забросил ещё выше. Серёга не придумал ничего лучше, чем обнять дерево ногами и светить всему Пятаку обеими незагорелыми половинками «полной луны». Через десять минут всеобщего веселья набежавшей толпы из этого «интересного» положения Петрова освободил начальник местной милиции Иван Андреич и препроводил в отделение, дав прикрыть «срамное место» своей форменной фуражкой.