Анатолий Орлов - Неужели я умру?

– Да, сынок, конечно помню… Какое это имеет отношение к нашему разговору?

– Я просто знаю, что меня ждёт…

– И что же?

– Пустота…

Я почувствовал, как голос отца наполнился досадой, стал резче и острее:

– Что за вздор? Ты не знаешь, о чём говоришь! Ты когда-нибудь думал о том, что твоя семья будет есть завтра? Как найти деньги на учёбу сына?

– Я благодарен тебе за многое, пап. Ты дал мне всё необходимое. Но ты не можешь вечно опекать и принимать решения за меня…

– Ты просто боишься преодолевать жизнь! И убегаешь от действительности.

– Ты называешь это жизнью? – в этот момент белая пелена закрыла мои глаза и сквозь ненависть я закричал. – Я был мёртв, хотя казался живым, отец! А мёртвым не страшна смерть, они одиноко ждут своего конца, исполненные сожаления, пытаясь ухватиться за нищие, крохотные счастливые воспоминания. Я не познал пылкой любви, не рискнул ради мечты – спрятался в своей тёмной пещере, пустив всё на самотёк. Я был трус! Я оставлял мир трусом. Слепой, инертный кусок дерьма, прибывавший в отчаянии…

На лице Эстиго был отражён шок, и он смотрел на меня как на сумасшедшего пациента.

– Шаду, наверное, я поторопился с разговором. Ты ведь даже не знаешь, чего хочешь. Я понимаю твои страхи…

– Страха нет! Только решимость! – я протянул письмо дедушки. – Я пойду своей дорогой…

Эстиго развернул записку, пробежался глазами по посланию. Затем недовольно скомкал прочитанное и швырнул на пол.

– Он не ты… – тихим голосом сказал отец. – Бродо всегда оказывал на тебя дурное влияние. Делай, что считаешь нужным, только на меня не рассчитывай.

Окончен бой. Отец и сын разошлись в разные стороны. Победа без боли – редкое явление. Как бы я хотел, чтобы ты услышал меня, пап! Надеюсь, со временем мы простим друг друга…

Я сидел в комнате, обдумывая состоявшийся разговор, как вдруг тихий, застенчивый голос попросил разрешения войти. Я одобрительно ответил и увидел, как в комнате появилась фигура, застенчивая, полная опасений и переживаний. Глаза, наполненные унынием, пронизывали меня. Мама. Её лицо демонстрировало вековую усталость. Хрупкость, присущая её натуре, олицетворяла беззащитность. Маму звали Найта. Она всегда была фигурой утончённой, обаятельной, полной заботы и ласки, любви и добра. Её звонкий смех напоминал мне что-то весеннее, красочное. В больших голубых глазах можно было увидеть бесконечную радость. Лучезарная, радушная, отзывчивая, смелая…

Именно такой она запомнилась мне в детстве. Не знаю как, но в один день Найта исчезла, и на смену ей пришел угрюмый, исполненный чувством вины человек. Подобно угасающему пламени, она остывала, превращая свою жизнь в пепел из прошлого, грёз, безнадёжности. Её сознание заполнилось хламом в виде повышенной осторожности, доходящей до абсурда, замкнутостью, ведущей к необоснованным приступам депрессии, драматизмом, недоверием, осуждением и ещё многими ингредиентами яда, медленно, но верно отравлявшего жизнь. Что-то заставило маму пожертвовать своей харизмой, принять серую сторону этого мира, перестать улыбаться сложностям. Люди меняются… Или мир становится порой другим. Как бы там ни было, многие черствеют, подбирают новую призму для обзора происходящего. Взрослеют…

Я приготовился к очередному тяжёлому разговору.

– Шаду, сынок, – осторожно начала мама. – Ты же понимаешь, как сильно огорчен отец?

– Да, мам, но…

– Но не менее важны твои чувства. Делай, что ты считаешь нужным. Будь независимым. Что бы ни сказал отец, знай, он тебя любит, и я тебя очень люблю…

Она протянула маленький кулачок, а затем аккуратно передала мне содержимое. Это был медальон с фотографией нашей семьи. Мама и папа смеялись, держа за руки двухгодовалого меня. Этот крохотный снимок отражал те самые остатки радости, которые сохранились в моей памяти. Возможно, для мамы это было тоже последнее воспоминание тех самых счастливых дней.

– Я верю, что у нас всё будет хорошо, сынок. И чёрные полосы сотрутся на нашем пути. Храни его, пожалуйста, в нём очень много любви. И помни, если что-то не получится, мы тебя всегда будем ждать.

Найта крепко обняла меня и поцеловала в щёку. Едва сдерживая слёзы, одобрительно кивнула и покинула комнату.

Покидая дом, я видел, как отец, будто бы не замечая моего присутствия, с хмурым видом всматривается в утреннюю газету. Мама пыталась скрыть горе и, всем видом изображая состояние ложного спокойствия, натирала и без того блестящую посуду. Немая сцена, пропитанная напряжением, была разрушена скрипом двери, свидетельствовавшим о моём уходе.

Этот путь от комнаты раздора до выхода был самым длинным в моей жизни. Словно тысячи обеспокоенных голосов кричали в моей голове: «Остановись! Что ты делаешь? Ты эгоист!». Тонкая нить силы намерения заставляла ноги делать очередной тяжелый шаг вперед. Я осознал, что в прошлой жизни до второго шанса мне не хватило душевных сил покинуть дом. Я, как рыба, пойманная в сеть, ждал своей участи, не пытаясь даже колыхнуться. Ты понимаешь, что исход неизбежен и кому-то будет больно от твоего решения. Спокойствие и значимость родителей, стабильность и отказ от мечты вынудили принести в жертву собственное я. Лишь спустя время я увидел, что счастливее никто не стал. Вдобавок я только воспитал в себе ничтожность. Эта правда, которую мы боимся произносить вслух, как навязчивая муха, преследует нас до конца наших дней. Мы оправдываемся, что всё сделали правильно, ищем одобрения у других, но мы – то знаем… В глубине души невозможно обмануть… Бродо говорил мне: полюби себя и окружи счастьем, тогда будешь любим и окутан добром. Но никогда не предавай своего сердца, не лишай языка внутренний голос.

Мы становимся на грабли наших отцов. Проносим сквозь время багаж ошибок, чтобы снова выплеснуть их на своё чадо. Та самая авторитарность, которую мы так ненавидели в детстве, укрылась в глубине нас. Отцы оказывают огромное влияние на своих сыновей. Но неумение слышать детский голос приводит к замкнутости и недоверию. Всё, что нужно ребенку, – это понимающие глаза, готовые разобраться в сложном, постепенно открывающемся мире. Сын подаёт сигналы, чтобы привлечь внимание, и если ответа нет, он уходит в свой мир. Потерять эту тонкую нить связи крайне легко, а вот найти её стоит огромных усилий. Отец – это проводник, который знает свои тропы. Кто-то шёл темными, болотистыми, извилистыми дорожками сквозь тернистую чащу, а кто-то – вытоптанной дорогой средь душистых цветов и сочных лугов. Потом наступает миг, когда следопыт передаёт свои знания сыну на основе пройденного пути. Вот на этом моменте и формируется восприятие мира, а ведь неизведанных троп множество.