Берта Рокавилли - Месяц до Армагеддона. Рассказы

«Господи, – в полном экстазе думала Лариса, – как он красив! Теперь понятны слова из Библии: по образу и подобию Божию».

Конечно, высокий, хорошо сложенный. Спортсмен, бегает по утрам. Темно-русые волосы с проседью, переходящие на висках в откровенно рыжий. Если будет когда-нибудь борода, то она будет сиять как солнце, а из ворота рубашки выглядывает абсолютно черный мех. Лицо правильное, классика, античность, но при этом брови с неприличной дорожкой на переносице. Глаза не голубые, не зеленые, не серые, не карие – невозможно сказать одним словом. Есть такой камень – тигровый глаз, вот такой цвет. Но Ларису так завораживал взгляд, что цвет она не могла идентифицировать. Когда он уходил, то так смотрел ей в глаза, как будто хотел унести часть её с собой.

Он видел интерес с ее стороны, она видела его волнение, но к знакомству они шли путями столь длинными и окольными, что прошел год, прежде чем она узнала его имя. Саша Иванов – как знаменитый пародист. Почему-то все уроды вели себя с Ларисой самоуверенно, а этот полубог колебался, стеснялся, темнил, краснел, как школьник. Ресницы на пол-лица, глазки-звездочки, мечта поэта. Студент института культуры, он подрабатывал извозом в аэропорту Шереметьево, возил новый класс бизнесменов и кооператоров на стареньких красных жигулях. Еще через месяц он решился подъехать к концу рабочего дня, чтобы пригласить ее в кооперативное кафе на Колхозной площади. А в следующий раз они гуляли по Чистопрудному бульвару и кормили уток батоном за 25 копеек. Они говорили о вкусах, которые совпали во всем: тут тебе и русская классика, и старое кино, и мода 50-х, и джаз, и нелюбовь к Красотке с ее Гиром. Еще через месяц, придя в магазин с огромным букетом алых роз и заставив тем самым замолчать шушукающихся товарок, он решился спросить у нее номер телефона. Лариса заколебалась.

Ведь был Олег. Начинать роман, не закончив отношений с женихом, у которого есть даже свои ключи, она никак не могла. Она попросила повременить, ничего не объясняя, но для себя решила, что в ближайшие дни разрубит сложный узел. Иванов принял это желание безропотно. Именно такой он ее и видел – барышней, досконально знающей этикет, а не пэтэушницей, уступающей на первом свидании. Но они целовались на скамейке, обращенной к пруду, и тогда Лариса мысленно окрестила его мой Ромео. Конечно, было сожаление, что они не встретились тогда , раньше, до Олега. И сама же отвечала: потому что были молодыми придурками, натворили бы дел, наговорили бы друг другу глупостей и грубостей и расстались бы по причине несходства характеров. Это ведь такой вздор о несходстве! Нужна только любовь, и немножко мудрости, чтобы ее уберечь. А характеры ни у кого не сходятся, так вообще не бывает.

Олег пришел в бешенство. Лариса прямо сидела на обновленном стуле с инвентарным номером и на все вопросы отвечала «нет». Наверное, человек уверенный мог бы ее переубедить, но Олег и сам не знал, что для них лучше: расстаться сейчас же или переждать, пока ее поэтическая влюбленность пройдет, и она спустится с небес на землю. Олег выругался, отдал ключи и ушел.

Снова и снова вопрос коллег или соседки: «Чему ты так улыбаешься?» Мысленно она была не здесь, а там, в светлом и счастливом будущем, с любимым. Она с ним говорила, читала ему свои бесконечные восторженные оды, она его целовала и дрожащими пальцами расстегивала пуговицы на его рубашке… Но как же это происходило раньше, без желания с тем, другим? Или то смутное влечение к особи другого пола принималось ею за желание, а сравнить было не с чем? Ах, как этого мало! Ведь это и есть то самое убожество жизни, которого она так тщательно стремилась избежать. Лишь теперь она понимала тех, кто так и остался один, на всю жизнь, не найдя свой идеал, и не захотел размениваться на пустое, на «жизнь как у всех». Ведь это так важно, чтобы каждая черточка соответствовала представлениям об идеале.

Тетки, узнавшие о расторжении помолвки буквально на другой же день (коммуналка!), со знанием дела заявили:

– Дура! Был один лох, и того прогнала! Ты никогда замуж не выйдешь. Ты посмотри на себя – мышь белая, заморыш. Думаешь, принц на белом коне за тобой приедет?

Принца не было, но Иванов на красных «Жигулях» за ней приезжал, и они все так же невинно гуляли по облупленному центру Москвы. Она уже давно решила дать ему телефон, но во время прогулок они были так поглощены беседой, что все забывалось. А расставшись с ним у подъезда и поднявшись к себе, она вспоминала, но было уже поздно, потому что его телефона у нее тоже не было. Так и продолжал он ее встречать в семь часов у выхода из магазина, на углу бульвара и Сретенки. Загородные прогулки были исключены, даже на малейший укус комарика у нее была страшная аллергия. Так и ходили они по колдобинам городского асфальта, избегая насекомых. Но однажды он ее не встретил.

Накануне было жарко, +33, и Лариса, как и подобает барышне, не в состоянии была идти на работу. Позвонила, отпросилась. А на другой день пришла, полная надежд на новую встречу. В подсобке из мусорного бака торчали увядшие чайные розы, это ее несколько насторожило, но коллеги сказали, что это к Ирке покинутый муж приходил мириться, да только еще больше разругались. Лариса успокоилась. В двадцать лет мы все так доверчивы!

Но и на другой день Ромео не приехал. И на третий. Она стояла у окна и смотрела на Крупскую, а товарки усмехались и говорили: «Ассоль-то наша алых парусов ждет».

Ее охватило медленное безумие. Редко когда крыша съезжает с большим и ярким выбросом энергии. Обычно никто не замечает, как сходят с ума. Тихая домохозяйка может часами сидеть вышивать узоры, а внутри нее будут проноситься смерчи и бури, завывать вьюги и бушевать шторма. А когда она сорвется, ее благоверному покажется, что это произошло на ровном месте, из-за ничего. Но это копится неделями, месяцами, годами. Лариса узоров не вышивала – она писала стихи о своих алых парусах. Когда прошло три месяца, она забеспокоилась. Как всякий человек, не имеющий телевизора и радио, она только в конце года, после переименования ее родных улиц и исчезновения Железного Феликса с площади узнала, что летом был какой-то путч, что обаятельный генсек уже не у власти, да и Советского Союза больше нет. И что были какие-то беспорядки, что в Москве были танки (!) и что погибли три очень молодых человека, студенты. Ах, как стало страшно!

Однажды на выходе из магазина ее встретил Олег. Просил, умолял, убеждал, требовал – в общем, прилагал усилия, чтобы ее вернуть. Женщинам ведь это так льстит. А ей было так грустно, так одиноко. От полосы неудач она начинала терять почву под ногами. Она уже не была так уверена в себе. Ей было очень страшно: «А вдруг пройдут годы прежде, чем мы встретимся? Я молюсь на него, как язычница. А он? Думает ли он обо мне? Помнит ли? Боже праведный! Тот, в котором я всегда сомневаюсь! В пространстве Ты или в моей душе! Подскажи! Дай мне знамение! Не позволь мне жить и любить напрасно. Это только для стихов неразделенная любовь – благо, а для жизни это очень плохо. Очень». Дома ее ждал только кот, обняв которого она непременно начинала плакать. И вдруг – бывший с цветами и шампанским. Институт закончил, приличную работу получил. Короче, убедил. И стали они пробовать начать все сначала. Но за то время, что они не виделись, оба очень переменились. Лариса не перестала ждать своего Ромео. На работе продавщицы предпенсионного возраста позволяли себе расслабиться с трехлитровой банкой молдавского вина – в смутное время этого добра было хоть залейся. Называлось это «освежиться сочком», и иногда к ним стала присоединяться Лариса. Она приходила домой с блуждающей улыбкой на губах. И, похоже, была счастлива своим ежедневным ожиданием. Это поздно вечером, когда ждать было уже бесполезно, она становилась несчастной… И стихи продолжались. И Олег случайно их прочел.