Алена Ушакова - Последние каникулы. Роман

– Нет!!! Так дойду. Вот булавкой здесь зацепить и все. А у тебя ссадина на руке. И здесь, – Димины пальцы нежно коснулись Женькиной шеи.

– Пустяки, – девушка вдруг покраснела. И «раненый» тоже смутился.

– А твоя мама… – После некоторой паузы вспомнил Дима.

– Она сегодня придет поздно. Что, испугался? – К Жене, похоже, возвращалось хорошее настроение и неизменная насмешливость. – Встреча с моей мамой тебя больше тревожит, чем с собственной?

– Да нет. Но впервые в твоем доме и в таком виде…

– Я бы сказала, что мама видела и не такое. Я тоже битая домой приходила и не раз.

– ?!

– Ну, падала, прыгала через заборы. Меня мама мальчишкой с детства называет, – смеялась Женя.

Потом они долго сидели за столом на кухне, пили чай с прошлогодним малиновым вареньем и домашним печеньем. За окном необычно быстро вечерело. Свежий напоенный влагой воздух проникал в форточку, тени деревьев, блуждающие с высоты пятого этажа, ночные городские звуки и тишина в квартире создавали атмосферу покоя и предельной искренности. Они говорили обо всем. О диком происшествии в парке. Откуда взялись эти парни? На пляже их не было. Зачем они ждали их? Кто этот таинственный Незнакомец? Потом все сегодняшнее, сиюминутное ушло в сторону, отступило. Женька рассказывала о своей маме, музыкальной школе, Наталье и Татьяне, увлечении готикой, последней лицейской научно-практической конференции, театральном кружке, который она придумала и которому в прошлом учебном году досталась премия директора лицея, и о Динке, развалившейся на полу у батареи.

Дима говорил о младшем брате Андрее, о непростых взаимоотношениях с родителями, воспринимавшими семнадцатилетнего парня по-прежнему десятилетним ребенком, о школе и срывах круглого отличника с «выдающимися математическими способностями» на «двойки».

– Ты через год на исторический будешь поступать?

– С чего ты взяла? История – это так, между делом. В будущем я программист. Наверное. И поступать буду в Механ. Ну, пока это ближе всего. Хочется заниматься каким-то настоящим делом.

Он рассказывал о своем многолетнем увлечении компьютерами, о том, как собрал свой первый комп, как разрабатывал и редактировал Интернет-сайт своей школы, как был представителем учащихся в Совете школы и почему его оттуда выгнали.

Они говорили и говорили… Так, как, наверное, ни с кем и никогда. Было легко, просто и совершенно естественно рассуждать о содержании и смысле жизни в семнадцать лет.

– Значит, в школе не все отлично? – спрашивала Женька.

«Совсем как мама», – подумал Дима, а вслух ответил:

– Кого это волнует? Только родителей. Меня нисколько, – и неожиданно вспыхнул.

– Но ведь через год сдавать ЕГЭ, получать аттестат. А от учителей так много зависит.

– Да все это мелочи. Даже ЕГЭ, и то, адекватно или нет, меня воспринимает директор. И поступление в университет – это тоже мелочи, мелочи жизни.

– Но как же?!

– Понимаешь, Женя… Родителям я тоже пытался объяснить. Но они меня не слушают. Понимаешь, – Дима встал у окна, – не стоит ломать голову и копья из-за ерунды.

– Ну, если высшее образование для тебя ерунда! Что же тогда по-твоему имеет смысл? – Женя смотрела на собеседника снизу вверх и грызла печененку.

– Смысл имеет только то, что не проходит. Остальное – суета, не стоящая усилий и самой жизни. Авторитет среди законченных карьеристов, умение льстить учителям, ограниченным в своих знаниях и душевных способностях, не умеющим уважать человека, не достигшего совершеннолетия, – мне это все не нужно. Нельзя свою жизнь посвящать суете. Стоит только задуматься об этом, как все присущие окружающим жизненные ценности подвергаются переоценке.

– И что же ты переоценил, что по-твоему действительно важно? – спросила Женя почти без насмешки. Дима сидел на подоконнике и чем-то напоминал ей роденовского мыслителя.

– Важно и драгоценно только солнце, ветер, общение с природой, творчество, в любой области, но только творчество, лишенное конъюнктуры, снобизма, авторского тщеславия, творчество, направленное в вечность.

Женя смотрела на своего собеседника широко открытыми глазами, парни в ее окружении так не рассуждали.

– И любовь, конечно, любовь, – продолжал Дима, – материнская, любовь полов – мужчины и женщины (при этих словах, как заметила Женька, он слегка покраснел), к себе, да любовь к самому себе, к людям, близким и далеким, тебя окружающим, ко всему миру, тебя окружающему. Любовь всепоглощающая… Это почти все, что имеет смысл. Все остальное – мишура, даже просто мусор, суетно и грязно… местами. И если, как говорил классик, «посмотришь с холодным вниманием вокруг», вдруг оказывается, что все окружающие, даже самые близкие, тратят силы в основном как раз на последнее. А надо искать и переживать в повседневной жизни только то, что будет принадлежать вечности.

– Ты как-то слишком… правильно, по-книжному говоришь. Но люди живут днем сегодняшним, условности дороже этой неизвестной вечности, – ты это хочешь сказать? – вмешалась в его рассуждения Женька.

– Да, кто же думает о вечности в стараниях устроить свой сиюминутный быт, строя головокружительную карьеру или банально зарабатывая деньги, пожизненно находясь в затяжном прыжке, в вечной погоне за материальными ценностями?

– Дима, но ведь так устроен мир. А жизнь человеческая так коротка.

– И не так-то легко в течение этой короткой жизни пробить головой монолитную стену бытия, отделяющую нас от вечности, а главное почти невозможно увидеть результаты своего приобщения к последней. Даже умирая, человек, как правило, не успевает осознать значимость и итоги своей жизни. А может и успевает, но уже в ином мире. Жаль, впрочем, что это нам неведомо. А ежедневные плотские мелкие радости – они ближе, естественнее для человека. Все же мне кажется, что Бог или природа, наделив человека земным или физическим телом, отдалили его от вечности. Зачем – не знаю. Ты еще не устала меня слушать? – Дима неожиданно очнулся от своих размышлений вслух.

– Нет, не устала, – задумчиво ответила Женька.

Он сел рядом за кухонный стол и накрыл ее ладонь своей:

– Знаешь, мне почти не с кем обо всем этом говорить.

Женька первая улыбнулась, покинув состояние глубокой задумчивости и нарушив серьезность момента. И они еще говорили, но уже о чем-то легком и веселом, подтверждая известную истину о том, что счастье – это когда тебя понимают.

Картинно сложив руки на груди, мечтательно и немного рассеянно вглядываясь куда-то вдаль, Поэт уверенно стоял на своем постаменте. Скульптор изобразил его студентом, переживающим славную пору юности, не лишенную мирских наслаждений и уже гениальных раздумий. Незнакомец минут десять сосредоточенно и недоуменно рассматривал памятник, ожидая условленной встречи. Компактная и уютная Университетская площадь представляла собой образец аккуратности и ухоженности. Треугольные елочки, постриженные газоны, дорожки из цементных плиток, скамьи, фонари и колоннада, окружающая памятник, должны были погружать современных студиозусов в далекую эпоху Поэта. Центральный вход во второй корпус университета, располагавшийся в непосредственной близости от памятника, в этот час почти пустовал. Сессия недавно закончилась, а ужасы вступительных экзаменов и терзания абитуриентов были еще впереди. И Незнакомец скучал в обществе бронзового Поэта.