Дмитрий Красавин - Заповедь любви. Васудева кутумбакам

Опираясь на стенки, без костыля, Евгений Иосифович прошел за печь, к полатям, ощупал разложенные на них Настей на просушку книги – они были сухие. Тетради лежали чуть дальше, в глубине. Он достал их. Сразу все пять. Положил под рубаху, чтобы руки были свободными, вернулся к столу, разложил рядом с лампой и стал рассматривать.

Тетради представляли собой сшитые суровой ниткой листы писчей бумаги. На картонных обложках каждой из них крупными буквами было написано «Келейные записки иеромонаха Серапиона», и ниже стоял порядковый номер. Евгений Иосифович немного поколебался, насколько это прилично – читать то, что написано не для тебя. Удивился своему колебанию: раньше он открывал чужие письма, подсматривал за людьми в щелочку – причем большей частью из природного любопытства, просто так – и никаких таких интеллигентских мыслей «прилично—не прилично» не возникало. На всякий случай мысленно обратился за ответом к Серапиону: «Можно ли?» Тот молчал, предоставляя лейтенанту право самому отвечать на свой вопрос.

«А кто сказал, что они написаны не для меня? – возникла в голове дерзкая мысль. – Если человек что-то пишет, то это всегда для других: ведь сам он это и так знает. И потом, почему тетради попали ко мне в руки? Зачем Господь ограничил меня в возможностях передвижения и оставил наедине с ними в этой глуши? Разве все события прошедшего дня не были прологом к тому главному, что должно свершиться сейчас?»

Евгений Иосифович попытался найти в глубинах своего «я» поддержку этим мыслям – и, то ли ему показалось, то ли на самом деле, что-то внутри екнуло, согласилось, дало добро. Перекрестившись двумя перстами, раздосадовавшись за то, что не тремя, и тут же за то, что в голове не всплыло ни одной подходящей случаю молитвы на иврите, моментально простив себе все эти несуразности, лейтенант НКВД Евгений Иосифович Байдер открыл первую тетрадь и погрузился в чтение.

Миссия каждого человека – оставить после себя мир лучший, чем тот, в который он пришел. Разве не так? Моя жизнь подходит к закату. Я всматриваюсь в лица людей, которые окружали меня в прошлом, вдыхаю воздух тех лет, тех лесов и полей, открываю двери храмов, домов… Какой была тогда Россия? Каким был мир? Сравниваю с днем сегодняшним. И с горечью сознаю, что не выполнил свою миссию – мир лучше не стал. Палитра наций, народов, культур, религий, обычаев, традиций, нравов, характеров вместо того, чтобы восхищать и радовать человека, снова и снова становится причиной бесчисленных конфликтов, войн, террора, революций. Люди разучились улыбаться, разучились разговаривать на языке сердца – единственном языке, который понятен всем, в любом уголке земного шара без переводчиков.

Мир перестал быть одной семьей! А был ли он таким? Может ли он таким стать? В чем моя вина и что я, пока еще жив, могу сделать?

Мои келейные записки – попытка оправдать себя перед миром и, быть может, помочь кому-то избежать ошибок, которых не удалось избежать мне.

Родился я в 1879 году в крестьянской семье, в селе Печелки недалеко от Ярославля. Родителей не помню. Отец, Кондаков Ефим Степанович, был арестован за хранение в доме запрещенной литературы (дело Антушева 17 17 Антушев и Белоцветов – студенты Демидовского лицея (Ярославль), имели постоянную связь с партией «Земля и воля», вели народническую пропаганду среди крестьян, распространяли запрещенные книги. Часть книг оказалась потом и в доме Петра Кондратьевича Дьяконова, за что тот также был привлечен к дознанию, но по высшему повелению 6 декабря 1878 года дело в отношении него было прекращено. ) и умер в Ярославском тюремном замке незадолго до начала судебного процесса, когда мне еще не было и двух месяцев от роду. Меня с матерью (Анастасия Филипповна Кондакова) приютила семья священника Петра Кондратьевича Дьяконова 18 18 Дьяконов Петр Кондратович (1838—1912) – священник. 17 лет служил в церкви села Ушаково Ярославского уезда, затем переведен на службу в село Печелки. С 1888 года – священник Смоленской церкви в селе Диево-Городище. Был женат на дочери священника Глафире Ивановне Захарьевской. Умер 12 октября 1912 года, в день Смоленской Божьей Матери. Могила Петра Кондратовича находится у стен Смоленской церкви в Диево-Городище. .

Мать ненамного пережила отца и тоже вскоре умерла от нервов. Я остался сиротой на полном попечении приютивших меня добрых людей. Матушка и батюшка стали мне матерью и отцом и относились ко мне столь же нежно, как к собственным детям. А детей у них к тому времени было семеро: три дочери и четверо сыновей. Младший из сыновей, Евгений, был моим сверстником и молочным братом. В 1888 году семья переехала в Диево-Городище 19 19 Диево-Городище – старинное, в прошлом многолюдное село на территории Некрасовского района в 18 км от Ярославля на левом берегу Волги. В старину здесь было укрепленное поселение – городище. В конце XVII века село принадлежало Троице-Сергиеву монастырю. По преданию в XVI веке здесь родился Федор Колычев, впоследствии митрополит Филипп Московский, открыто порицавший опричнину Ивана Грозного и убитый за это Малютой Скуратовым. Потомки Филиппа в память о нём построили в 1699 году на месте деревянного каменный храм Смоленской Богоматери. .

К тому времени старшие сыновья Николай и Александр жили отдельно – Александр учился в семинарии, а Николай принял священство и был направлен на работу в погост Шондора Ростовского уезда. Из дочерей две старшие вышли замуж и тоже отделились от родителей. Поэтому в новом доме было просторнее.

Помню, как вечерами родители устраивали семейные чтения вслух. Репертуар подбирал батюшка. Библейские тексты и труды святых отцов сменяли эссе и повести русских писателей. Матушка любила музицировать на фортепьяно. У нее был очень приятный нежный голос. Иногда к ней присоединялись батюшка со своим сочным звучным баритоном или кто-то из гостей. Подключали и нас с Женей к общему пению. Исполняли много духовной музыки, а также романсы на стихи Пушкина, Лермонтова, современных поэтов.

И я, и Женя много времени проводили в церкви, помогая батюшке. Привлекали нас и к работам в огороде, и к уходу за скотиной. Но несмотря на занятость, у нас всегда находилось время для игр и забав со сверстниками. Уроки, преподносимые улицей, часто становились не менее значимыми для нас, чем чтение духовных книг и причащение святых даров. С одного из таких уроков я и начинаю свои келейные записки.

В то время в Диево-Городище помимо русских жили несколько татарских семей. У татар были свои обычаи и традиции, сильно отличавшиеся от наших. Никто из них не ходил в церковь, а мужчины носили с собой небольшие молельные коврики и, когда наступал час молитвы, расстилали их на траву, становились на колени и молились своему Богу.