Салават Вахитов - «Страсти по Борхесу» и другие истории. Современная проза

И тут я неожиданно поддержала вожатого.

– Техас для нас, – сказала я, как мне показалось, негромко, но все услышали и подхватили: – Да, Техас! Техас – для нас!

Решение было принято, но я вдруг почувствовала свой промах, поймав короткий тяжёлый взгляд Людмилы Петровны, с которой надеялась сдружиться. И что я встряла? Язык мой – враг мой, ведь и так было понятно, что затея с «Сагарматхой» совершенно безнадёжна.

– Что ж, Техас так Техас, – вздохнула разочарованно Людмила Петровна и показала рукой на корпус. – Занимайте места в палатах, правое крыло ваше.

Новоявленные техасцы с воплями бросились на штурм здания; я чуть тормознула с тяжёлой сумкой, и долговязый парень, проносясь мимо, толкнул меня. От полученного ускорения – надо же было такому случиться! – я пролетела пару шагов вперёд и в падении – какой позор! – боднула Людмилу в её круглый зад. Она вскрикнула и, развернувшись, вцепилась в меня взглядом – брови удивлённо поползли вверх, а руки скрестились на груди в бессознательной защите.

– Простите, миссис, – пробормотала я, поднимаясь с земли, сконфуженно улыбаясь и потирая ушибленную руку.

«Факин шит! – отчаянно вертелось в голове. – Откуда ты взяла эту „миссис“? Глупая попытка свести всё к шутке?»

А в это время Тыковка тут как тут – и запищала, и закудахтала, как говорильная машина, не дав мне опомниться:

– Какая бестактность, ведь миссис – это замужняя женщина. Правда, Людмила Петровна? А вы ведь ещё девушка. Юля и в школе такая задавака, от неё все учителя стонут. Она и извиниться толком не умеет.

– Простите, – прошептала я ещё раз, моментально вспотев от смущения.

– …миссис, – съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. – Идите в палату, Юлия.

Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.

– Меня зовут Джулия, – сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.

Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.

– Давай позовём Эдиту, – предложила Адель. И, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: – Иди Ты!

Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.

* * *

I’m so tired, I haven’t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа – в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.

– Надо брать Рому под своё крыло, – говорю Адельке.

Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивлённо таращатся на меня: мол, чё припёрлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» – тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, – парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, – говорю громко и с расстановкой:

– Слушай, ты, йоршик (ха, при чём тут ёршик-то, каким таким местом он на него похож?), если ещё раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.

Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.

– Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? – тон жёсткий, ехидный.

Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо неё в свою палату, но она железным голосом командует:

– На веранду марш! Вы наказаны и будете стоять там, пока не осознаете проступок!

Вот те на! и здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя. Факин шит!

– Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, – выдавливаю из себя.

И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:

– На веранду!

Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день – и два прокола. И всё с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая – всё время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьёзно как-то, по-взрослому. Эх!

Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями…

– Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью?

Я вздрагиваю: мужской голос раздаётся так неожиданно. «Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?» – всплывает в памяти. Смотрю – вожатый. Вошёл неслышно и встал у окна рядом со мной. «Как он сюда пробрался, для чего?»

– Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я – Джулия.

– Прости, но так написано в бумагах.

– Это по документам. Когда б попалось имя мне в письме, я разорвала бы бумагу эту в клочья!

– А-а-а, – вожатый напрягается, а потом, к моей безумной радости, выдаёт: – Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет.

Ух ты! Да он с полуслова разгадывает загадки! Такое происходит со мной впервые. Я теряюсь: тысячи мыслей и чувств яростной хакерской атакой пронзают сердце и лишают меня защиты.

– Роман Анатольевич, а я не курю, – говорю сбивчиво и совсем невпопад.

Он не удивляется:

– и я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?

– Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.

– Глупости, люди не делятся по сортам. Они бывают разные: добрые или злые, успешные или неуспешные…

– А вы успешный? – тороплюсь перебить я.

– Пока невезучий, – он усмехается. – Должен был этим летом уехать на работу в американский лагерь в Техасе, но мне отказали.

– Из-за возраста?

И зачем я это спросила? Вот дура! Но он не обиделся: