Арина Ломтева - Женщина по имени Москва

Измученная и ослабленная, но счастливая, Москва тихонечко поцеловала головку своего маленького розовенького сокровища, после чего уснула глубоким сном.

Так в Москве-столице стало на одну москвичку больше, на маленькую Наташку Московскую…

Москва проснулась от того, что Наташка пыталась выползти из одеяла. Мучимая жаром, она хотела пить.

– Натусь, тебе плохо? – Спросила мама.

– Я пить хочу. А ещё мне очень жарко, – пожаловалась девочка.

– Лежи, дорогая. Я принесу тебе попить, – Москва поднялась, включила в комнате маленький ночник и пошла в кухню. У неё начало жечь в уголках глаз. Врач, которой никак не удавалось выявить причину ухудшения самочувствия девочки, настаивала на том, чтобы её положили обследоваться в больницу. Москва сопротивлялась этому, как могла. Самой ей не раз приходилось попадать в больницу, планово или срочно, и во всех случаях ей не везло с врачами. Видя, что она весьма обеспечена, деньги они сдирали с неё по полной, а лечили через пень-колоду. В онкологической больнице, где Москва лежала с подозрением на рак груди, вообще был мерзейший случай. Медсестра зашла к ней утром в палату и, увидев, что она ещё спит, швырнула ей на кровать эпикриз с заключением о том, что она абсолютно здорова, завернулась и ушла. Через час она снова зашла в палату. Видя, что Москва до сих пор спит, медсестра бесцеремонно тряхнула её за плечо и велела освободить палату в течение часа. Москву задело такое хамское отношение медперсонала, и она написала жалобу на имя заведующего отделением, которого в своё время щедро одаривала хорошими конфетами и кофе. Тот, видимо, забыл об этом, потому что посоветовал Московской заняться другими делами, нежели писать кляузы. Для Москвы его слова были, как пощёчина.

Настрадавшись от бездушия людей в белых халатах, Москва и мысли не допускала, чтобы с Наташкой обошлись точно также. Поэтому, о больнице она даже слышать не хотела. Ей одна только мысль была невыносима, что кто-то будет обижать там её девочку, кричать на неё или насильно колоть лекарствами. Поэтому, теперь, когда Наташка сгорала буквально на глазах, несчастную мать охватило отчаяние. Она всё отчётливее слышала внутренний голос, который настойчиво твердил ей, что сама она ребёнка не вылечит, не сможет…

Тяжело вздыхая, Москва погрела дочке легенький клюквенный кисель. Она сварила его ей, потому что девочка совсем потеряла аппетит, а этот напиток хотя бы как-то восполнял ей силы.

Пока Москва грела питьё, Наташка задремала. Услышав, что в комнату зашла мама, она снова открыла глаза.

– Кто на меня смотрит из темноты блестящими глазёнками? – Ласково спросила Москва.

– Твоя доченька, – ответила Наташка и, при помощи мамы приподнявшись и опёршись на подушки, взяла у неё напиток. Пока она пила, Москва смотрела на неё и грустно улыбалась.

– Натусь, я так не хочу отдавать тебя в больницу…

– А если я не поправлюсь? – Вопросительно глянула на маму девочка.

– Не говори так, – у Москвы дрогнул голос, – Я тебя вылечу, подниму на ножки, и у нас с тобой всё будет хорошо, – с этими словами она поцеловала девочку в ушко. Когда та допила кисель, Москва выключила ночник и улеглась к ней под одеяло. Мама и дочка обнялись и стали засыпать.

Наташа частенько спрашивала маму, где папа. На это Москва отвечала, что у многих детей есть и мама и папа, а у некоторых только мама. Любопытная доча допытывалась, почему так получается. Москве нечего было на это ответить, и она молча гладила её по голове. Впрочем, Наташке хватало и одной мамы. Они жили душа в душу, за исключением тех случаев, когда девочка могла что-нибудь натворить. Тогда Москва становилась строгой мамой: могла отругать, а то и больно шлёпнуть или загнать в угол. Но такие случаи были редкостью.

Наташка была у Москвы желанным ребёнком. Когда УЗИ показало Москве, что у неё будет дочка, её радости не было предела. Ей всегда хотелось девочку.

Рана от предательства любимого человека болела, не переставая, острой болью. Немного затихала душевная боль тогда, когда Москва брала на руки свою малышку. Она забывала обо всём, когда, лёжа в постели, кормила Наташку грудью и нежно перебирала кончиками пальцев её тёмненькие волосики, когда ночью прижимала к себе её сонное мягонькое тельце…

А через полгода девочку крестили в главном храме столицы, в Храме Христа Спасителя.

Многие предсказывали Москве, что она будет сумасшедшей мамой. Так и было. Москва залюбливала свою маленькую красавицу до безобразия, не отказывала ей абсолютно ни в чём: в выходные таскала с собой по гостям или часами возилась с ней дома, сидя с ней на мягком толстом ковре и примеряя ей новые платьишка или кофточки, придумывая ей новые причёсочки.

Нежно любящая и ласковая, Москва могла быть с девочкой и достаточно строгой. Так она не разрешала ей ещё в раннем детстве по пустякам хныкать, капризничать или громко требовать желаемую игрушку или сладость. К тому же мама с маленьких приучала дочку к тому, что если она хотела кого-то о чём-то попросить, то непременно должна была сказать «пожалуйста», как и за оказанную услугу – «спасибо».

К четырём годам Наташа уже хорошо говорила, и Москва требовала от неё, чтобы она внятно произносила слова, а не дурачилась и не лепетала, как многие дети. Если Наташа говорила «Я хотю кусять», Москва присаживалась перед ней на корточки и ласково, но настойчиво просила повторять эту фразу до тех пор, пока не услышит внятного и членораздельного «Я хочу кушать». Дочка выдуривалась, лепетала что-то невнятное, жевала слова, а мама, глядя ей в глаза, снова и снова просила её повторить «Я хочу кушать». Если девочка продолжала и дальше упрямиться или кривляться, Москва делала вид, что рассердилась, и отправлялась смотреть телевизор. Наташка выходила из себя, орала, топала коротенькими пухлыми ножками, даже начинала плакать, но Москва на эти детские фокусы не реагировала. В конце-концов, поняв, что мамочку подобными фокусами не возьмёшь, девочка сдавалась и подходила к ней, чтобы уже внятно попросить дать ей покушать. Москва «таяла», целовала её и вела на кухню кушать.

Не меньше, чем за чистотой речи, следила Москва и за порядком в Наташкиных игрушках. Куклы, мишки, собачки, детская посудка лежали у неё в тумбочке. Москва регулярно заставляла девочку убирать игрушки на место после того, как та поиграет. Наташка убирала их, но весьма своеобразно: беспорядочно закидывала одну за другой в тумбочку и потом быстренько закрывала это безобразие створкой, чтобы его не увидела строгая мама. А Москва один раз решила-таки проверить, какой порядок держит её дочурка в своих куклах, и открыла тумбочку. То, что она увидела, повергло её в шок. Торчащие из тумбочки ноги кукол ужасали своей наготой, лежавшие вповалку плюшевые мишки бессовестно давили жалобно выглядывавших из-под них Петрушку и Чиполлино, а некоторые предметы игрушечной посудки вообще были сломаны. Москва одной кучей вывалила все это на ковер и заставила дочку сложить все обратно, предварительно больно отшлепав её по мягкому месту. Обиженная Наташка обливалась горючими слезами, но делать было нечего. Пришлось ей наводить порядок в своём хозяйстве.