Светлана Бестужева-Лада - Подмененный император. Альтернативная история

Когда Меньшикова ввели в зал заседания, верховники по старой привычке приподнялись было, но тут же плюхнулись обратно на сиятельные зады. Перед ними стоял исхудавший старик с потухшими глазами, одетый в скромное платье обычного мещанина. Никакого почтения, а уж тем более страха, этот человек не внушал.

– Ну, здравствуй, Данилыч, – начал Пётр, – давненько мы с тобой не виделись. Мне вот тут опись твоего имущества показали, не бедствовал ты, вижу. Только откуда все сие? Каким непосильным трудом нажито? Фельдмаршалы мои не меньше тебя трудились, а такого богатства и близко не нажили.

– Все милостями его величества, государя императора, – тихо сказал Меньшиков.

– И за что же такие милости? За то, что ты ему свою полюбовницу подарил или за то, что помог законного сына смертью извести.

– Над его высочеством цесаревичем Алексеем законный суд был учинен. Я был лишь в числе прочих…

– А по лицу моего батюшку тоже законный суд бил? – со зловещим спокойствием спросил Пётр. – Ты, холоп, смерд, осмелился руку на наследника престола поднять?

Меньшиков молчал, опустив голову. Собственно, говорить было нечего.

– А теперь мы тебя судить будем… законным судом. Но допрежь того ты напишешь поручение в лондонские банки, чтобы деньги, там хранящиеся, были тебе высланы незамедлительно.

– Лжа это, государь император. Нет там никаких денег.

– А если поискать? Посадить тебя, к примеру, в камеру с маленьким оконцем и каждое утро перед ним смерти предавать одного из членов твоей семьи? Начнем, пожалуй, с твоей свояченицы, Варвары Арсеньевой, эту колдунью горбатую давно надо было живьем сжечь.

Меньшиков заметно вздрогнул, но продолжал хранить молчание.

– Дочку твою старшую, которую ты в гордыне беспамятной мне в невесты прочил, отдать на потеху солдатам, которые Петропавловку охраняют. Выживет – ее счастье, так в Петропавловке и останется, крепостной шлюхой.

Меньшиков закачался и рухнул на колени.

– Пощади, государь. Дети-то не виноваты.

– Напишешь бумагу – пощажу. А если нет, то немного погодя подвешу тебя за ребро на площади, и будешь висеть, сколько выдержишь. Когда же отдашь Богу грешную душу, наследник твой все бумаги подпишет, не сомневайся. Сынок-то у тебя жидковат будет супротив тебя.

– Лучше голову мне сруби, государь.

– Не тебе решать, что лучше, а что хуже, – внезапно оглушительно закричал Пётр. – Твое дело – мои повеления исполнять. А я повелеваю тебе написать бумагу в Лондон. Посадите БЫВШЕГО князя и дайте ему перо и бумагу. Пиши, Данилыч, ежели не хочешь, чтобы у тебя же на глазах младшую дочь в бочке с водой утопили, прямо на площади, пока ты на крюке корчиться будешь. Ну!

– Напишу… государь.

Меньшиков присел к столу и лихорадочно начал строчить пером по бумаге.

– И не юли. С этой бумагой мои люди в Лондон поедут. Если вернутся без денег: закорючку ты неверную поставишь, лишнюю, али распишешься не так, то все, о чем я тебе говорил, сбываться начнет. Сначала казню твою свояченицу – огнем казню, Данилыч. А ведь она тебе еще и полюбовница много лет. А потом ты напишешь второе письмо, правильное, надеюсь. Если нет – придет черед твоей старшей дочери…

Внезапно Меньшиков скомкал лист бумаги и бросил его в сторону. Взял другой и стал писать медленнее, аккуратно выводя буквы.

Ну, собственно, Пётр так и думал. Удивительно только, что Меньшиков не подумал о последствиях. Ну, отторгует он себе таким образом месяца три жизни – и что? Все равно ведь сломается. Что и произошло.

Главное в другом. Мог ли бы он, Пётр, смотреть, как заживо сжигают человека? Или топят девчушку в бочке с водой? Пригрозить-то пригрозил – а дальше?

И внезапно с ужасом понял: смог бы. И Меньшикова за ребро подвесить, и супругу его кнутом на площади ободрать перед постригом в монастырь. Романовской крови в нем, оказывается, было еще предостаточно, а они ангелами не были.

Меньшиков закончил письмо простым росчерком и, бухнувшись на колени, подал Петру.

– Все без обману, государь. А ведь твой дед поверил бы… первому-то письму. А потом, глядишь, и забыл бы. И простил. Сто раз так бывало. Ты-то оказывается, мал, да умен, недооценил я тебя, прости.

– Бог простит, – холодно отозвался Пётр. – До возвращения моего человека с деньгами посидишь в Петропавловке, хватит дома бока отлеживать. Бабы твои пока по монастырям насельницами поживут, за крепким приглядом. А сына твоего… сына я, пожалуй, в денщики возьму. Пусть мне сапоги ваксит, а про княжеское свое достоинство навеки забудет. А вот это тебе – от меня лично за батюшку моего покойного.

И Пётр отвесил Меньшикову очень даже неслабую оплеуху. Сказались регулярные гимнастические гимнастические упражнения: Меньшиков кулем свалился с колен, а губы его моментально окрасились кровью.

Краем глаза Пётр заметил, что верховники взирают на все его действия не столько со злорадством – поделом выскочке! – сколько с ужасом. По-видимому каждый припоминал, какие за ним грешки водятся и как бы скорее вернуться по домам и все улики уничтожить – хоть бы и вместе с домом. Юный император оказался страшнее своего деда-самодура: тот просто палкой охаживал или приказывал голову отрубить. А этот – вишь что удумал. И такого матерого волка, как Меньшиков, заставил склониться и сделать все по императорской воле.

– Благодарю, государь, – прошепелявил Меньшиков, с трудом поднимаясь на ноги. – Рука-то у тебя дедовская, тяжелая. Да и характером ты в него пошел. Посмотрим, как у тебя с женским полом получится: покойный государь-то был падок на женские прелести.

– Спасибо, что напомнил, – отозвался Пётр. – Приказываю написать указ, чтобы никто из моих подданных, как бы ни велик был его титл, даже не помышлял о том, чтобы дщерь свою императору в жены предложить. Сия затея смертью карается через повешенье, а несостоявшуюся невесту – в монастырь, навеки вечные. Уяснили ли сие?

– Уяснили, государь, – раздался нестройный хор голосов.

– А вот выходить замуж или жениться на знатных иностранных персонах – сие никому не возбраняется, с нашего, конечно, согласия. Кстати, слышал я краем уха, что у князя Долгорукого Алексея старшая дочь Катерина красотой своей славится, а австрийский граф Миллезимо мечтает на ней жениться. Быть по сему. Обручить в ближайшее время, а после Успенского поста – обвенчать. Князь Владимир, передай брату своему двоюродному мою волю.

Князь Владимир Долгорукий поднялся с кресла и чинно отвесил поясной поклон – по старинке.

– Благодарю, государь, за заботу. И повеление твое передам, и все исполним в точности.

Ну вот, еще от одной потенциальной невесты избавились. Теперь нужно этих вельмож делами государственными озаботить, а самому учебой крепко заняться, да на невесту малолетнюю посмотреть. Если не совсем дура и уродина – быть ей российской императрицей лет через десять. Только без тещи – теща пускай к муженьку своему отправляется. Герцогу Мекленбургскому.