Андрей Житенёв - Брачо

И он начал плаксиво исполнять репертуар попрошаек из метро, извинялся, что обращается ко мне, такой молодой, и все в таком духе.

– Если бы не мое бедственное положение, когда поход по малой нужде превращается в путешествие Афанасия Никитина…

– Да знаю я, знаю, сколько в тебе христианской добродетели. Но поскольку сломал ты не кость, – он залихватски стукнул меня по гипсу, – а сургуч на своем сердце, я этим воспользуюсь. К тому же я припер с собой кучу ништяков.

– Если ты о своем нижнем белье, то, прости, не интересуюсь. И да, мои вещи трогать не смей, даже если я умру.

– Больно надо, – сказал он, залезая в сумку.

Оттуда он вынырнул, сияя, как солнце, с джойстиком в руке.

– Приставка! И куча игр!

– Йоу, Брачо, живем.

Так и началось наше совместное житье. Утром Брачо уходил на работу, а я, постепенно тупея, смотрел телевизор, изредка готовя нехитрый харч. Вечерами Брачо возвращался с пивасом или чем-то поперспективнее, и мы до ночи рубились в приставку, пугая соседей жуткими проклятьями в адрес друг друга.

Когда гипс мне сняли, необходимость в постоянном присутствии Брачо отпала, но выгонять друга было крайним западлом, а потому он остался жить у меня. Тем более что умение готовить и чистоплотность, которые ему привили в военном училище, счастливо избавляли меня от ряда домашних обязанностей, которыми ранее я манкировал вплоть до тех пор, пока беспорядок в квартире не начинал действовать мне на нервы.

Ну а теперь он, значит, съезжал.

– Ну и где хата?

– На речном.

Я присвистнул.

– Далековато, не?

– Мне до работы ближе ехать, – ответил Брачо.

Мы никогда не обсуждали его присутствие в моей квартире, и я никогда даже намеком не касался этой темы, но если он нашел квартиру, значит, возможно, где-то я его натолкнул на эту мысль.

– А ты чего вдруг?

– Да я тут с одной бамбиной мучу потихоньку. Ее бы надо домой привести, а у нее аллергия на домашних животных.

– Так у нас и нет домашних животных, – напомнил ему я.

– Речь о тебе, – захохотал в трубку Брачо. – Посуди сам, привожу я ее, тудым-сюдым, проходите-присаживайтесь, вот здесь у нас ликеры заморские, здесь – музыка романтичная, а тут чувак, у которого я живу и который в минуты нашего нежного соития прогуляется по району. Это ж не просто декаданс, это нищебродство какое-то. Несолидно…

– Понятно все с тобой. Когда ты сваливаешь?

– Наверное, сегодня.

– Тебе помочь с переездом?

– Хы! Ты про две сумки?

– Дождись меня. Провожу тебя по-человечески.

Вполне предсказуем был факт, что Брачо никуда в тот день не уедет, ибо мы, начав проводы пивком в шесть вечера, закончили их водкой в три ночи. По ходу пьесы мы играли в приставку, вспоминали самые яркие моменты совместного быта, пели песню «кота и пирата» из двусмысленной сказочки. Сначала он был пиратом, а я, соответственно, котом. Потом мы поменялись партиями. А следом исполнили ее тупо хором. Далее наряд милиции, вызванный соседями, объяснил нам, что, несмотря на детский репертуар нашего сводного хора, целевая аудитория уже давно спит, плюс манера нашего исполнения может напугать даже самых крепких в психическом плане детишек. Мы пообещали утихомириться.

Утром (в начале двенадцатого) мы проснулись и провели вялое состязание, кому первому идти в душ. Можно было устроить гонки на выживание по коридору или матч по армрестлингу, но сил хватило исключительно на то, чтобы скинуться на «камано-магано». Я выиграл, без особого воодушевления, и отправился полоскать тело свое изможденное в муниципальном источнике водоснабжения.

После того как мы закончили водные процедуры, мы молчаливо покидали вещи Брачо в сумки, и отправились к метро, по пути купив в «макдачке» кофе и пожевать чего-то.

Придя на работу, я, воспользовавшись Лехиным отсутствием, положил голову на стол и ожесточенно уснул, отправив лесом безграмотных клиентов, симпатичную Ирэн и какую-либо этику поведения на рабочем месте.

Каждый человек в нашей жизни неслучаен. Кто-то появляется на пути на короткий срок, чтобы преподать какой-то жизненный урок, чья-то миссия исчисляется несколькими годами. Брачо в моей жизни был зеркалом, дополнением меня, примером для подражания и примером того, кем быть нельзя одновременно.

История нашей с Брачо дружбы – это корявый, причудливый, но искренний рисунок на исчерканном листе истории человеческих судеб. Этакая детская каракуля, которую не назовешь произведением искусства, но и не сможешь не умилиться, глядя на нее.

Мы познакомились на одной из моих бесконечных работ. Брачо был одним из тех, кому было поручено вводить меня в курс дела: показывать «кухню», объяснять, помогать, предостерегать.

Первое впечатление он произвел не самое приятное. Блондин, в клетчатой рубашке с коротким рукавом, стрижкой под горшок, с быстрыми руками и острыми глазами; он смерил меня взглядом после того, как меня ему вверили, и сказал:

– Ты мне не нравишься. И нет ни одной веской причины, по которой я бы нравился тебе. Я тебе объясняю, ты слушаешь и вдупляешь, понял?

– Да ты хоть хер на пятаки строгай, мне сказано учиться у тебя. А чему научишь, за то и будешь отвечать перед начальством, – огрызнулся я.

Он, отвлекшись было на пришедшую СМС, внезапно застыл на месте, как будто прислушиваясь, не звал ли его кто-то, медленно повернулся ко мне и радостно сообщил, протягивая пятерню:

– Я соврал. Ты мне не «не нравишься». Я тебя ненавижу. Добро пожаловать в команду.

С одной стороны, он был лишен приличествующего такта, с другой – в нем не было сектантской дружелюбности, с которой обычно впаривается какой-нибудь буклет с заголовком «Покайтесь! Ибо грядет!».

Его же жизнерадостный цинизм, не знавший, похоже, никаких границ и табу, наоборот располагал к нему. Но, как мне казалось, не всех. В коллективе его откровенно недолюбливали. За откровенность, за остроумие и неумение останавливаться в первом и втором. Меня же, наоборот, обретение подобного знакомства радовало безмерно. Так уж в моей жизни складывалось, что окружавшие меня люди читали либо мало, либо не то, имели другое чувство юмора, другое мировоззрение. К сожалению, до выпуска из школы человеку сложно найти себе подходящую компанию. Брачо был персонажем, в котором я узнал себя: гипертрофированнее, опытнее, злее, эрудированнее. Он представлял собой квинтэссенцию всего того, к чему я стремился. Во мне же он, скорее всего, видел потерянного себя. В чем-то наивного, в чем-то застенчивого, но с таким же быстрым и острым умом.

Наша дружба была лишена менторства, навязывания друг другу ценностей и мыслей, хотя и в том, и в другом мы, в итоге, приходили к общему знаменателю. Такой, какой в моем идеальном представлении она и должна быть.