Алекс Дубас - Моменты счастья

Я не живу воспоминаниями, но…

Было несколько таких моментов… один – это январь 2007 года, мы с подругами поехали отдыхать в Индонезию, и все было замечательно, но мой организм восстал против местной кухни. Мне было плохо в принципе и плохо из-за того, что я порчу отдых остальным. В какой-то момент мы приехали на Бали, там появилась возможность сходить к доктору. Он сказал, что «все нормально, просто не надо есть острое». Я была в тоске, потому что вся еда в радиусе сотен километров вокруг на мой вкус острая и что делать – непонятно. Уже вечером подруги потащили меня на пляж, я сказала, что купаться не буду, даже купальник не взяла… сидела на берегу, сторожила сумки. И вдруг из ниоткуда появилось это ощущение – середина января, вечер, я сижу на теплом песке, смотрю на своих друзей, на закатное небо, на океан, и вот это и есть счастье. После этого сразу появилось желание купаться, правда, пришлось пожертвовать шортами и майкой… У одной из девушек уже тогда была зеркалка, и она меня сфоткала примерно в этот момент. Фотографию я распечатала как напоминание о том, что счастье есть.

Мы с сестрой на мой день рождения бросили всех и уехали в Москву. Она – мужа и детей, я – мужа и работу. Мы гуляли по городу так же, как когда мне было двенадцать лет. Тогда я тоже была счастлива. Только тогда было лето, а в этот раз – зима. Потом мы нюхали орхидеи в Ботаническом саду и слушали оперу. Если суши, обсуждали спектакль, а потом сплетничали в поезде о красивом американо-английском юноше, что ехал с нами на соседней полке. Я была абсолютно счастлива.

2008 год, мне восемнадцать лет. Только что отгремел Новый год. На праздники я вернулась из Москвы в родной город. У меня болят глаза, и я думаю, что ослепну. Родители таскают меня по врачам, но те разводят руками, никто не может толком объяснить, что со мной не так. Пугают, что придется взять академ в университете, запрещают носить контактные линзы и трясут перед носом ненавистными очками, которые так отравили школьные годы. Мне прописывают какие-то уколы и курс лечения в больнице. В течение двух недель каждое утро нужно было вставать в шесть утра и к семи ехать на такси в больницу – передвигаться самостоятельно я почти не могла. Мне казалось, что жизнь рушится. Я боялась, что больше никогда не смогу читать, писать, смотреть кино, не смогу закончить университет, работать, не выйду замуж, детей не рожу – буду жутким инвалидом на шее у родителей. Ужас, ужас и ужас – вот что я испытывала тогда. Кроме того, до Нового года я начала встречаться с очень красивым молодым человеком. Он мне очень нравился, и я про себя гордилась, что он обратил на меня внимание. Разумеется, о нем теперь тоже предстояло забыть. Я думала, что даже если ничего совсем страшного с моими глазами не произойдет, то уж очки-то все равно отвратят от меня мужчин, женщин, детей и даже животных.

Дрожащим голосом я сообщила кавалеру по телефону, что любить меня теперь совсем нельзя, ибо я почти слепа, очень несчастна и в будущем буду страшно страшна.

Сразу после праздников мальчик приехал ко мне домой. Познакомился с родителями и поселился у нас на время моего лечения. Утром он отвозил меня в больницу, ждал, когда я пройду все процедуры, снова отвозил домой. Он делал мне компрессы из ромашки, читал множество книг про восстановление зрения, составил мне индивидуальную программу из упражнений и каждый день выполнял их вместе со мной. И еще он говорил, что когда мы вместе вернемся в Москву, то купим мне самые красивые на свете очки. И вот как-то вечером, когда я лежала с горячей заваркой на глазах, а он сидел рядом и читал мне вслух «Бесов», по которым я должна была писать курсовую, я вдруг подумала, что… я счастлива. Счастлива абсолютно – так сильно, что, кажется, это счастье невозможно вынести.

1998 год, март, снег. Мне восемнадцать, я выхожу из кабинета, где мне назначили день, в который мне сделают аборт, выхожу с мыслью, что ни на какой аборт я не пойду. Объятия любимого человека, непонимание: как будем жить, на что и зачем? Тем не менее мне казалось, что счастливее меня никого на свете и нет.

Август 2005 года, три часа назад я вышла из поезда на Московском вокзале в Санкт-Петербурге. Я первый раз ехала в поезде, первый раз одна, мне девятнадцать лет. Меня встретил мой хороший друг и привел в коммунальную квартиру на улице Рубинштейна, на самом последнем этаже. И вот я искупалась, вошла в комнату, открыла окно, а за окном крыша веранды жильцов этажом ниже, а на крыше стоит красный диван. Я поднимаюсь на подоконник, шагаю на эту крышу, сажусь на диван, откупориваю бутылку пива. Солнце садится. Где-то за домами видна крыша Исакия. Внизу кто-то играет на трубе. На стене напротив внизу, рядом с булочной, надпись: «Другой мир существует». Я глубоко вдыхаю жаркий питерский воздух, я понимаю – я счастлива…

Думаю, что бывают всего два варианта минут счастья. Один – достижение: хотел чего-то и достиг, дошел до вершины. Это и обладание желанной женщиной, и получение власти, и избавление от болезни. Второй вариант – внезапность. Это от тебя не зависит, ты к этому не шел, ты этого не желал, оно само тебя выбрало. Счастье от достижения длится только мгновение и сразу уходит. И уже сразу хуже. Потому что на вершине нельзя держаться, вершина – это острие, пик. А вот внезапность бывает и чередой мгновений. Вот такое чувство, когда мгновения как-то растянулись, я помню от пейзажа.

Было это в районе города Мценска. И было это несколько лет назад во время съемок фильма «Отцы и дети». На берегу реки намечалось празднование окончания недели работы. И мне все нравилось: нравилось играть роман Тургенева, нравилась компания, делавшая фильм. Хорошее настроение, но это бывает. Я шел к реке один, потому что припоздал и все были уже там. И тут случилась внезапность. Я увидел пейзаж, который меня совершенно потряс. Это была гармония: размеров деревьев, пустого пространства перед ними, которое заросло какой-то совершенно волшебной естественной травой, как будто никогда не тронутой и вместе с тем не загрубевшей, часа дня, который совпал – примерно начало вечера, шестой час, летней поры, сочетания звуков шумевшей листвы, потому что надо мной тоже были деревья. Я остановился в этом умиротворении, в этом упокоении и просто стоял долго, не мог сойти. Вот тут я сказал себе: «Слушай, это счастье, счастье!» Стоял я, думаю, минут пятнадцать. Совершенно остолбенев от того, как все совпало. Это ни от кого не зависело, и мне не нужно было какими-то силовыми, умственными способами пытаться сохранить это положение. Оно ни от кого не зависело. Это было совпадение, идеал, чистое звучание гармонии: света, цвета, звука, часа и моего там положения, как части всего этого.