Александр Котюсов - Гнездовье бакланов, или У каждого свое Саргассово море

От него пахло сигаретами и луком – это она запомнила и рассказывала со смехом. «Я заплачу тебе, сколько тебе платят за твои статьи? Десять тысяч? Двадцать? Или хочешь если, по-другому могу. Без денег. Просто приходи ко мне в ресторан всегда, всегда, когда захочешь. Позвони, и стол тебе будет накрыт. Как лучшей подруге моей. Захочешь праздник какой отметить, рубля не возьму, день рождения, например, приходи, всё Армен сделает». Она отказалась. Тогда он стал махать руками и объяснять, что он важный человек в городе.

– У мэня такые связы, ты далжна панымат, – передразнивает она его и спрашивает осторожно: – Вы его знаете?

– Видел когда-то. Наверное, пару раз. Никакой он не могущественный. Бывшая шпана. Больше не появлялся?

– Пока нет.

– Думаю, и не появится. Зачем? Кто хотел, те ему уже помогли. Вы ему были нужны только сразу после.

А потом я спросил: ну, хорошо, ладно, но почему все-таки рестораны? То есть я, конечно, понимаю: разные профессии у людей. Разные интересы. Интерес к вкусной еде…

– Я люблю не есть, я люблю писать о еде, – пожала она плечами. – А потом, мне нравится разбираться в предмете. А это тот предмет, в котором я научилась разбираться.

– Хорошо, – говорю, – научилась. Браво! Я без всякой иронии, пишете вы – дай бог каждому! Но все же, почему именно это – рестораны?

– Так получилось. Шампанское, наверное, – улыбается она. – Где-то на четвертом курсе журфака. Я тогда думала, какую курсовую писать. Сидели с подругой в кафешке, отмечали что-то. Она мне говорит: а чего бы тебе не взять тему, связанную с ресторанами? Будешь ходить по заведениям, нормальным, не таким, как это, есть-пить и писать. Чем не кайф? Обсуди с преподом, говорит, есть же тема, связанная с ресторанной критикой, статьи про заведения, блюда, продвижение ресторанов и так далее. Взяли еще по бокалу, в голове шумит, весело сделалось, а что, думаю, почему нет? Наш Виктор Сергеич ко мне неровно дышал, краснел при каждом моем появлении, тему утвердил мигом. Ну, и… Так что я еще на журфаке стала об этом писать. Когда пошла работать на радио, думала, все, придется завязывать, я же в отделе новостей. Вот как-то не завязалось…

Вон что. Значит, это у нее со студенческих лет. Она протягивает руку к бокалу, а я вдруг представляю себе, как лет эдак через много она будет вот так же сидеть за столиком, уже солидная матрона, и думать, что написать об этом блюде, о том… Да ну, так не будет! Такие девушки умеют резко менять свою жизнь. Думал ли я в свои двадцать четыре, когда пределом моих мечтаний было сводить какую-нибудь классную девчонку в бар «Юность», где в углу на диванах из искусственной кожи хмуро курили бичи, одетые летом в спортивные адидасовские костюмы, а зимой в неизменных норковых шапках, и смотрели на нас, вчерашних пацанов, угощающих на свои последние подружек алкогольным коктейлем, что я стану хозяином десятка ресторанов? Да ни в жизни! И что когда-нибудь, не завтра, но когда-нибудь точно, я брошу и это и займусь своим настоящим делом. Начну писать. Рассказы. Романы. Книги. В этом, почему-то мне показалось, мы с ней похожи.

Слава смотрит на часы:

– Мне пора. Завтра рано вставать.

– Вас проводить? – я делаю попытку подняться из-за стола.

Она останавливает меня: не надо. Я живу близко. На такси пять минут. А вы оставайтесь. Я позвоню завтра, договоримся о времени интервью. Прямой эфир. У нас на радиостанции. Вечернее шоу Славы, – она смеется, – теперь мой черед вас приглашать. Амароне не обещаю, а чаю налью. И плюшек принесу из дома. С творогом. Моя литовская бабушка научила меня делать плюшки.

– Что? – я не верю своим ушам. – Литовская? Почему литовская?

Слава машет рукой.

– Длинная история. Мои корни в Литве. Расскажу как-нибудь в другой раз. Может быть, после эфира. Спасибо. Надо идти. Был прекрасный вечер.

Встаю, помогаю Славе выбраться из-за стола. Прощаюсь как в лучших домах. Потом подзываю официанта.

– У нас есть «Швиторис»?

– Как? – не понимает он.

– «Швиторис». Литовское пиво.

Официант разводит руками. Вы же знаете, что нет.

Я киваю. Я знаю. Ее корни в Литве. Воспоминания уносят меня на Балтийское море. Может, все-таки поставить в ресторане «Швиторис»? Старинное литовское пиво. Варится с 1784 года. Мы пили его там. Вместе с Гедре. А в последнюю ночь – шампанское. Закусывая каждый глоток местной, литовской черешней. И плевали косточки в наспех свернутый кулек из найденной в номере газеты. Всю ночь. Откуда в Литве своя черешня? Это же не Молдавия и не Узбекистан. Но ее там много, мелкой, совсем мелкой, с длинными веточками, которые перепутываются между собой, словно не хотят расставаться. В Литве она продавалась на рынке, не на вес, а по объему, литровыми алюминиевыми немного мятыми стаканами… бидонами… банками, кружками… кто их разберет. Откуда в Литве черешня? Там мало солнца и много дождей. Мы высыпали ее на стол, распутывали веточки и ели, запихивая в рот сразу по несколько ягод. Черешня казалась нам удивительно вкусной, хоть и не сладкой. Впрочем, для нас это было все не слишком важным. Мы увлеклись тогда чем-то другим. Но не любовью. Будто играли друг с другом. Может, и зря. Впрочем, это все далеко в прошлом. Ты помнишь меня, Гедре? Где ты сейчас?

– Ты, мать твою, Александрас, скотина! Ты – последняя сволочь, ты – подонок! Два месяца! Два месяца я отдала тебе. И все зря! Если б я знала, знала с самого начала, кто ты, то никогда, слышишь, никогда! Зачем ты приехал?..

На этом месте я просыпаюсь. Так начинается мое утро. Последнее утро в Паланге. Последнее, потому что мне сегодня уезжать. Домой, обратно в Россию, в мой далекий древний город на Волге. Александрас – это я. Вообще-то меня зовут по-русски – Александр. Да и сам я тоже русский. Но Гедре смотрит на все иначе. Гедре – литовка. Ей проще называть меня Александрасом. На литовский манер. В Литве в конце каждого второго слова – буква «с». У них вообще много «с», особенно в конце слов. И к мужским русским именам и фамилиям они эту «с» тоже добавляют. Стараются нас вроде как ассимилировать. Так что все Юрии у них Юргисы, а Петры соответственно Петрясы. Ну а я, стало быть, Александрас и никак иначе. Именно так могло бы быть написано в моем паспорте по-литовски. Могло? Да с чего вдруг, откуда? Если бы у меня был литовский паспорт. Если бы я жил в Литве. Если бы да кабы…

Эфир пролетел незаметно.

– Больше получаса нельзя, – предупредила меня Слава, – во-первых, тайминг, мы жестко ограничены Москвой по времени врезок, а во-вторых, тридцать минут – это максимум, который выдерживает слушатель. Мы же не телевизор. У нас нет картинки. В городе двадцать пять радиостанций, надоела одна, сразу переключаются на другую. И если кто-то долго бубнит в эфире, это беда. На радио надо весело разговаривать. Это же вечернее шоу, а не выступление министра на заседании правительства. Нет-нет, у вас все нормально было. Живенько. Особенно там, где вы говорили про литературу. Про ваше увлечение.