В. Роньшин - Не рьяно

© В. Роньшин, 2017

ISBN 978-5-4483-6929-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как-то раз шёл я по улице. А впереди меня шла молодая женщина с маленькой девочкой. Когда я их обогнал, девочка пронзительно закричала мне в спину: «Мама! Мама! Гляди – муха! Навозная муха!..» Я вздрогнул и воровато оглянулся. К счастью, девочка указывала не на меня.

Сдавал я как-то в поликлинике кровь на анализ. А в лаборатории цветов видимо-невидимо: и на подоконниках, и на шкафах, и на полу… И все цветы – яркие, сочные, крупные… «Какие у вас цветы-то шикарные, – восхитился я, – да такие здоровенные, прямо до потолка». – «Это потому что мы их остатками крови поливаем, – ответила лаборантка. – Вот они до потолка и вымахали».

Однажды я хотел поставить на стол чашку. И в этот момент случайно уронил её. А чашка, вместо того, чтобы упасть и разбиться, так и осталась висеть в воздухе. И до сих пор висит.

Многие врут низачем; то есть, просто так. К примеру, моя знакомая Дина на мой вопрос: «Который час?» – не моргнув глазом, ответила: «Двенадцать двадцать». – «Дина, – укоризненно сказал я, – ну зачем вы врёте? Сейчас же ровно двенадцать»… Молчит.

Был я как-то в Москве. И зашёл в туалет. А тётка-туалетчица мне и говорит:

– Опять явился. Сейчас снова мимо унитаза гадить будешь?

– Да вы меня с кем-то спутали.

– Как же, спутала. Ходит тут каждый день, гадит.

Одна поэтесса прочитала в рукописи стихи одного поэта. «Что ему передать?» – спросил я у неё. «Передайте, что очень много орфографических ошибок». А вскоре этот поэт прочитал в рукописи стихи этой поэтессы. «Что ей передать?» – спросил я у него. «Передай, что нет ни одной орфографической ошибки».

Когда ко мне приходят гости, я им ничего не предлагаю, даже чаю. Я сижу и молча жду, когда они уйдут.

Заглянул я как-то в маршрутку. Водителя нет, а в салоне старик сидит. «Вы не знаете, – спрашиваю у него, – я на этой маршрутке до автовокзала доеду?» – «Не знаю, – ответил старик. – Жизнь коротка. На всё воля Божья. Может, и доедешь».

Пошли мы как-то с четырёхлетним мальчиком Сеней в Эрмитаж. Зашли в эрмитажную раздевалку (она же одевалка). «Ух, ты, – восхитился Сеня, – ка-а-кой Эрмитаж». А когда я его спросил: «Ну, куда сейчас пойдём?» – «Домой», – ответил Сеня. Он думал, что мы уже посмотрели Эрмитаж… К чему это я? А к тому, что мы думаем, что мы в «Эрмитаже», а на самом деле, мы в «раздевалках и одевалках». А кому не нравится такая точка зрения, могу предложить другую: мы думаем, что мы в «раздевалках и одевалках», а на самом деле, мы в «Эрмитаже». «Короче говоря, на всё можно смотреть с разных точек зрения», – сказал бы я, если б не избегал банальностей.

Жизнь полна мелочей… Бабулька дала внуку денег на мороженое, а он купил на них водку, угнал машину и угодил в тюрьму. А потом ещё раз угодил в тюрьму, а затем ещё раз. С тех пор так по тюрьмам и кочует… А началось-то всё с мороженого.

Или вот идёте вы по улице, а к вам две сектантки обращаются: «Простите, вы не знаете, когда весна наступит?» И слово за слово, слово за слово, и вот вы уже не идёте по улице, а сидите в какой-то квартире и кому-то молитесь. А свою квартиру вы давно продали, а деньги в секту отдали.

«Был бы какой-нибудь бронтозавр, я бы вас ему отдал, а он бы вас сожрал», – злорадно сказал мне маленький мальчик. «Бронтозавр, мальчик, как ты его называешь, – назидательно ответил я, – это – время; оно и меня сожрёт, и тебя сожрёт».

Иногда в мою любимую вселяется дух следователя Гвоздёва. (Сам Гвоздёв был расстрелян в пятидесятые годы прошлого века.) Движения любимой становятся резкими, взгляд – цепким. Первый раз это случилось, когда я дремал, сидя в кресле. Моя любимая, направив яркий свет настольной лампы мне прямо в глаза, злобно закричала:

– Будешь говорить, падла?!

– Ты что, дура – спятила?! – вскочил я с кресла.

И тут же получил сильнейший удар сапогом в пах. Любимая, став следователем Гвоздёвым, натянула на ноги свои любимые сапожки с металлическим носком.

Покорчившись на полу эдак минут пятнадцать, я, в дальнейшем, сразу же давал все признательные показания, которые от меня требовал следователь Гвоздёв.

Когда же дух расстрелянного Гвоздёва покидал тело моей любимой, она садилась ко мне на колени, гладила мою щёку и шептала на ухо:

– Уй ти мой холосынький зая.

Был у меня приятель – заядлый грибник. Именно что «был», потому что он своими любимыми грибами отравился. И не только он, а ещё и жена его – красавица. Причём отравились они одновременно, а померли с разницей в несколько дней.

А расчётливые родственники, когда приятель помер, не стали его тотчас же хоронить, а подождали, когда ещё и жена помрёт. Чтоб – как говорится – два раза шашкой не махать.

Но это так, к слову.

А сказать хотелось бы о пятилетнем сыне приятеля, который тоже бы наверняка грибами отравился; но в тот день он плохо себя вёл, и его – в качестве наказания – лишили жареных грибочков. И сын из-за этого горько-горько плакал. И даже после похорон родителей продолжал дуться на папу с мамой за то, что они съели грибы без него.

Читал я как-то Чехова. «Даму с собачкой». А там написано: «На столе в номере был арбуз. Гуров отрезал себе ломоть и стал есть не спеша. Прошло, по крайней мере, полчаса в молчании». Попробуйте-ка помолчите полчаса, сидя с кем-то в номере. Даже когда пишут: «Они минуту помолчали» – и то это о-о-очень много: аж целая минута в молчании. А тут – ПОЛЧАСА!.. Но дело не в этом. А в том, что шпиц, с которым у Чехова по набережной гуляла дама, всегда бежал позади своей хозяйки. Не верите? Читайте сами: «По набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете; за нею бежал белый шпиц». А шпицы – для тех, кто не в курсе – никогда позади своих хозяев не бегут; они всегда бегут впереди ; на поводке ли, без поводка ли – всё равно. Так уж они устроены. Мне об этом рассказал мой знакомый, собаковод Шпицер. У него, кстати, тоже есть шпиц. Недавно оба они – и Шпицер, и шпиц – уехали на заработки. На Шпицберген. И получают там сейчас хорошие шпицрутены.

Однажды моя любимая впала в самую настоящую истерику. Она ходила за мной как привязанная и без конца повторяла: