Живое авторское слово - Квебрахо. Альманах

– Так, Пино… колада, – шеф, разбиравшийся в напитках не хуже, а может и лучше, чем в литературе, на ходу придумал несчастному еврею новую кликуху, – сворачивай своё бумагомарание и готовься к празднику. Я решил тебя наградить за хорошую работу – поедешь в круиз, встретишь новогодние праздники за границей… как человек. А на обратном пути – захватишь товар.

Ошарашенный Изипинович не знал, что и сказать. – Спасибо, конечно, но… У меня мать больная дома, пожилая… Я не могу надолго уезжать… – У Пиновича, считавшего Новый Год самым и исключительно семейным праздником, перед глазами возникло и стало медленно исчезать мамино коронное блюдо – фаршированная рыба-фиш.

– Ничего, это не проблема – мои хлопцы за ней присмотрят! – Парфентий повернулся уходить. – Да и ненадолго это – смотаешься через море к туркам и обратно.

– И я ещё, это, качки** боюсь! – сглотнув слюну, вовремя вспомнил о своих проблемах Изопрен, с детства имевший слабый вестибулярный аппарат, и даже не овладевший из-за этого велосипедом.

– А это тут ещё причём? Совсем оборзел, чудило – уток он боится. Да я тебя!..

– Каких уток? Качка – этого я боюсь!

– Его, что ли? – покосился на дверь Парфентий. – Так он не едет, тут остаётся…

– Да плевал я на твоего качкА! – выпалил в сердцах Изопрен и, в свою очередь, бросив взгляд на дверь, испуганно прикусил язык. – Укачивает меня…

– Ну, ты даёшь – проблему нашёл, – у олигарха отлегло от сердца. – Дёрнешь конины – и вмиг забудешь обо всех неладах!

– У меня и загранпаспорта-то нет, – обречённо сделал последнюю попытку откреститься от хозяйской милости бухгалтер.

– Глод! – гаркнул Парфентий. Дверь приоткрылась и где-то под потолком в контору просунулась небольшая бритая голова братка – Организуй ксиву и тикет на круиз нашему финансисту, – голова исчезла, – а это тебе тринадцатая зарплата, на гульки. Или, может, купишь себе там, наконец, калькулятор, … ретроград! – Парфентий сам удивился, что это за неведомое слово вылетело из его уст. Мотнув головой, как бы желая избавиться от заскочившего в неё чужеродного элемента, он отслюнявил и кинул на стол несколько купюр.

Малиновый пиджак шефа скрылся за дверью. Пинович так и остался стоять в растерянности. Ворох бумаг на столе, заколыхавшихся при открытии двери, напомнил о морских волнах. От одной мысли к горлу подступил ком, и стало дурно.

* * *

Через два дня Изопрен с небольшим картонным чемоданчиком обречённо всходил по трапу на борт белого лайнера. Хотя шальная мысль вырваться из-под опёки матери и отдохнуть в круизе мелькала недавно в его голове, то, что эта несбыточная мечта может воплотиться в реальность, причём так неожиданно быстро – об этом он не мог и помыслить! Пинович не знал, радоваться ему или печалиться. С одной стороны – круиз на шару. С другой – а как традиция встречать Новый год в кругу семьи? Да и переживания за мать, боязнь морской болезни, непонятка с товаром для шефа. Хотя с последним как бы проблем быть не должно: Парфентий предупредил, что расчётами и погрузкой-выгрузкой займётся бригадир. Дело Пиновича – лишь вписать бабки и товар в свою таможенную декларацию. Что за товар, сколько его – об этом пообещали сказать позже.

– Айкас, брыгадыр, – в каюту зашёл второй постоялец. Он бегло зыркнул на узкую откидную кровать, грязно-мутные иллюминаторы, видавший виды ковёр, поскрёб небритость на квадратном подбородке, кинул в шкаф барсетку и вышел, не удостоив попутчика своим дальнейшим вниманием. Задумавшийся «за жизнь» Изипинович не успел даже представиться в ответ.

– Эх, гулять, так гулять! – отбросил он все тревожные мысли и отправился на поиски бара. Не прошло и часа, как повеселевший и уже довольный жизнью Пинович вернулся в каюту. По дороге он еле разминулся в коридоре с кем-то в морской форме и откровенно поделился с ним радостью: «Отличный с-с-совет мне дали – чтоб… не страдать от морской болезни… надо пить коньяк!» – Пинович упирался в узком проходе руками в противоположные переборки, что скорей всего позволяло ему сохранять не только равновесие, но и членораздельность речи, – «и знаете ли, о-о-чень помогает!» «Конечно, помогает, – ухмыльнулся моряк вечнозелёной флотской бородатости, – тем более, что мы ещё от пирса не отошли». Отодвинув поддавшего туриста, человек в форме пошёл своим путём, а потерявший ориентацию и точку опоры Пинович ещё долго крутился на одном месте, пытаясь понять в какой стороне его каюта.

Её он нашёл, так как очнулся на следующий день в своих апартаментах, лежащим одетым, поперёк койки. Правда это несколько неточно сказано: на кровати лежала на животе лишь верхняя часть тела Изипиновича. Нижняя же часть стояла перед койкой на коленях, как бы замаливая вчерашние грехи верхней. От носатого Айкаса в каюте не было ни слуху, ни духу.

Вернувшись к обеду в человеческий облик, Изя Пинович с ужасом вспомнил, что нынешняя ночь – новогодняя и, следовательно, его организму предстояло выдержать очередную серию возлияний. Новогодний круиз – это «пьяный» круиз, к нему в равной степени готовились как гости, так и экипаж теплохода. Запасы спиртного на борту, по всей видимости, превышали запасы топлива для двигателей. Из многолетнего опыта капитан знал, что для такого путешествия, в принципе, даже нет надобности выходить из порта. Туристам, по большому счёту, было глубоко наплевать, куда их везут и зачем. Многие даже не выходили все дни из каюты. Думаете, они страдали от укачивания? Как бы ни так: их как грузили на борт «подшофе» заботливые руки братков, так и принимали обратно по возвращению, в том же состоянии.

Вырвавшийся на свободу, впервые в жизни оторвавшийся от счетов и накладных, Изопрен буквально ошалел и пустился во все тяжкие. Вернувшись в бар, он принялся дегустировать подряд все напитки на стойке. Бармены только успевали открывать бутылку за бутылкой и пододвигать ему стаканы и рюмки. Градус напитков можно было, как по шкале определять цветовой гаммой лысины Пиновича. Чем ближе бой Курантов, тем больше Изипинович становился похож на Деда Мороза. Его нос горел индикатором веселья, приближавшегося к апогею.

* * *

Всё население небольшого посёлка, каким можно представить корабль в море, бурно провожало уходящий год, обмывало успехи и достижения, пило за грядущие удачу и доходы. В воздухе, пропитанном винными, пивными, коньячными и прочими алкогольными парами, висел плотный, осязаемый всеми органами чувств гам из тостов, разговоров, комплиментов и склок. Публика дошла уже до той кондиции, когда каждый разговаривал и пил сам с собой. Туристы, соревнуясь в скорости поднятия и опрокидывания рюмок, давно перешли от длинного российского «Будем богаты и здоровы!» до простого и короткого украинского «Будьмо!». Каждому было понятно и без преамбулы, за что они пьют. Важен был сам факт.