Александр Пшеничный - Синие цыганские глаза. Рассказы для тех, кто любил и любит

Призадумалась Онаньевна. С деньгами-то все просто. Не нами подмечено – дети долги не возвращают. Но внучку учить нужно. Помогу, конечно.

А вот с квартирой сложнее. Петр Алексеевич давно предвидел такой разговор: «Не попадись на старый крючок, Рая. К себе никого не пускай. Такого, как я, ты больше не встретишь. Умирать нужно в своей квартире».

Петя, конечно, прав. Многому меня научил. Но детям-то всегда веришь. Их обманы воспринимаешь как детские шалости. Тесно им, отсюда и ссоры. А у меня хоть гопака выплясывай. Да и так хочется, чтобы глаза насовсем закрыла родная рука.

Прописала Онаньевна семью внука. Знала, что несладко придется, но не думала, что настолько. Поначалу все хорошо складывалось: и правнука только одного в ее комнату подселили, и жена внука тарелку супа всегда для нее находила. Но с каждым днем становилось хуже. Снова бабка стала всем мешать. Все чаще вместо «Доброе утро» слышалось привычное «Когда ты сдохнешь?» Холодильник на замке. Питайся как и чем знаешь. В минуты пьяной ярости внука, Онаньевна уходила к соседке, которая ее с Петей познакомила. Бывало, что и ночевала у нее. Жить к дочери идти боялась. Потом в родную квартиру без милиции не вернешься. Да и позор-то какой!

Пасынок Сергей приехал неожиданно. Специально не предупредил, чтобы меньше беспокоилась. В отпуске на море всей семьей ехали и решили пожить денек-другой у матери.

Дверь никто не открыл. Не отвечал и городской телефон. Сергей заглянул к соседке-свахе. За ее спиной стояла мачеха с синяком на руке, постаревший Артемон радостно вилял хвостом. Она ведь пасынку ничего не говорила. Зачем расстраивать занятого человека по пустякам.

Скандалить с Виталием Сергей не стал. Испуганный внук просто не открыл дверь.

Вечером в квартире свахи Сергей объявил решение. Вдова моего отца в такой обстановке жить не может. Он предложил мачехе поселиться у него в России. Вы будете жить в отдельной комнате в тепле и сытости.

Сквозь слезы Онаньевна нерешительно кивнула.

Пудель рванулся вперед, натянутый поводок приподнял руку хозяйки. Глаза старухи оживились, спина распрямилась.

– Сережа с Ирой идут! Видно на вокзале встретились. Внучка до сих пор не знает, что свою часть квартиры я ей завещала.

Из пролета платформы показался импозантный мужчина средних лет в штатском и миловидная девушка.

– Бабушка! Как хорошо, что я успела. Пришлось с последней пары сбежать, – девушка обняла старушечьи плечи. – Обязательно к тебе приеду. С дядей Сережей я уже договорилась.

Онаньевна заплакала, вытирая глаза краем платка.

Гусеница фирменного поезда мерно приблизилась к платформе. Через время в окне купе показался силуэт Онаньевны со старомодной сумкой в руках. В ней она когда-то носила семечки к магазину, а сейчас это ее талисман, память о счастливых годах, прожитых с Петей.

Этот рассказ посвящен тем, кто вопреки времени и обстоятельствам не разуверился в любви, и однажды поцеловав подол ее царственной одежды, пронес заветную чашу через жизнь, не расплескав и капли волшебного напитка. В моей истории таких людей двое – Роман и Доменика. Даже всемогущая судьба, переломив их сплетенные руки, беспомощно отступила перед силой взаимного чувства.

Тамада звонко постучал ножом о край хрустальной конфетницы.

– Прошу внимания! Слово матери жениха.

Взволнованная женщина закончила тост необычным пожеланием: «Дети мои! Живите в счастье и любви, такой, какой была у тети Домны и дяди Романа. Горько!»

Десятки рук дружно захлопали в ладоши, какая-то женщина одобрительно улыбнулась, выкрикнув невесте: «Катя, признайся, ты на Домнину фату желание загадывала? Вон как влюблено Андрей на тебя смотрит! Горько! Горько!»

Любуясь красотой невесты, я вспомнил, как двадцать лет назад принимал кричащий комочек из рук батюшки после купания в крещенской купели. Катя моя крестная дочь.

Утром следующего дня после похмельной стопки я спросил у матери невесты, моей кумы и давнишней подруги семьи: «Домна и Роман – кто они? И что за фата, на которую загадывают желание невесты?»

Кума усмехнулась и не спеша начала свой рассказ:

Они наши местные Ромео и Джульетта. Дядя Роман мой дальний родственник.

Еще до войны в него влюбились две красавицы-одноклассницы Доменика и Татьяна. Дед Доменики был словаком, в первую мировую в русский плен попал, да так и остался в России. В поселке его внучку Домной называли. Любовь Доменики разбудила у парня ответное чувство. А Таня продолжала любить Романа. Всю жизнь она боролась за любовь, и однажды заняла место соперницы.

Многие парни Домны добивались. С некоторыми зарвавшимися женихами Роман по-мужски разговаривал. Настоящий мужской поступок – это прививка женской любви на всю жизнь.

А дальше, как в киноромане. Весной сорок первого влюбленные решили пожениться. Свадьбу назначили на конец июня. Не было в поселке более счастливой пары. Мои родители говорили, что они часами смотрели друг на друга, забыв об остальном мире. Доменика сшила свадебное платье и перед зеркалом бесконечно примеряла фату. Как и любой невесте, в свой главный день ей хотелось быть самой красивой из женщин.

Но не довелось молодым ступить на свадебный рушник. Война на него стала пыльным сапогом. На проводах завыла Домна страшным голосом. Бабы силой оторвали ее от любимого. Сняла Доменика с груди медальон и повесила на шею Романа: «Не снимай его. Он заговоренный на жизнь. Ничего с тобой не случится. Меня не забывай, обязательно разыщи после войны. Придет время и ты еще увидишь меня в фате».

Через месяц Домну вместе с другими женщинами поселка направили под Харьков для рытья окопов. Крестатая свора самолетов разбомбила колонну работниц. Спаслись лишь несколько женщин. Одна из них видела лежащую на дороге Домну с рассеченным животом в огромной луже крови. А потом были оккупация и бесконечные сражения за наш поселок. В одном из боев хату родителей Романа уничтожил из пушки немецкий танк. А мать Домны в сорок втором пошла зимой на менку в Полтавщину, и не вернулась. Замерзла в пути.

Осенью сорок пятого пришел с фронта Роман. Живой и невредимый, один такой на весь поселок. Всю войну дивизионным разведчиком прослужил, но даже ранен не был. Видимо, оберег Домны был сильнее летящего в него железа.

Первым делом спросил Роман у земляков о невесте. Посмотрел он на опущенные головы и зарыдал. Может впервые за всю войну.

А тут Татьяна объявилась. Утешать начала. Предложила пожить у нее, пока новую хату построит. Так и остался у нее Роман. Сына родили. Все бы хорошо, да только не любил он жену.

В сорок седьмом в поселок вернулась Домна. Живой оказалась. Отступавший госпиталь с раненными красноармейцами подобрал едва дышавшую девушку с тяжелым полостным ранением. Армейские хирурги вернули ее к жизни, но бомба фашистского летчика навсегда отняла у нее счастье материнства. Домна осталась при госпитале, работала медсестрой. Ее демобилизовали через два года после войны.