Сергей Семипядный - Зона сквозного действия

– Вот только заранее сдаваться не вздумай! У меня уже сейчас там, под кепочкой, – Лариса прикоснулась пальчиками к укрывающей её голову бейсболке, – кое-какие мыслишки поскрипывают.

– Если не сделаем сегодня плот… – вздыхал в эту минуту Роман и оглядывался на Матвея, тоже подуставшего, так как позади у них было уже не менее половины пути. – Не сделаем плот, обратно придётся пешком шлёпать. А у меня ещё после вчерашнего ноги болят.

– Нет-нет! – замотал головой и прибавил шагу слегка приотставший Матвей, потому как его очередь была тащить поминутно перекидываемую с одного плеча на другое бензопилу. – Закончим! Вот только если сплавляться придётся в темноте, то это затруднит… Карта, говорю, получится очень приблизительной.

Роман останавливается, роняет топор, сбрасывает с плеч рюкзак и, шагнув с тропинки в сторону, валится в траву.

– Привал! Пять минут ничего не решают! – Роман переворачивается на спину и закрывает глаза.

Матвей ставит на землю бензопилу, опускает рюкзак и думает, ложиться ли рядом с Романом, присесть ли на какой-нибудь пенёк, с которого потом подняться будет гораздо легче, чем выбраться из плена травушки-муравушки, нежно-зелёной и притягательной. Матвей долго думает…

А потом обнаруживает себя лежащим на душистой перине неизвестного цвета, так как глаза его, обращённые к солнцу, необычайно яркому, зажмурены.

Когда пришли Арина и Лариса, Роман и Матвей ещё спали.

– Похоже, – сказала Лариса, высматривая, на что бы присесть, – решили построить плот самым простым способом. И нам на него не пробраться.

– Зачем им плот? Они сейчас на крейсере океаны бороздят. Может, вон туда? – Арина указывает на поваленную берёзу. – Надо было сказать им – такую же травку я видела справа от пригорка, возле леса. От дома Макарыча – полторы сотни метров.

– И – прямо за ним, у речки. Такое же расстояние.

Арина и Лариса, присев, некоторое время молча отдыхают, подставив лица под лучи солнышка, потом вздыхают, практически синхронно.

– Могла сегодня… – говорит Лариса и замолкает.

– Если бы не эта… – произносит Арина и замолкает.

Они обе замолкают. Начали говорить одновременно, одновременно же и прекратили. Так получилось. Удобнее высказываться по очереди. Но если у собеседников глаза закрыты…

– Что ты… – начинает Лариса.

– Ладно… – начинает Арина.

И опять обе вынуждены прерваться.

– Ты дашь мне сказать?! – взрывается Лариса.

– Да на здоровье! – огрызается Арина. Пауза. Продолжение паузы. – Ну! – подстёгивает сестру Арина.

– А забыла, что хотела, – отмахивается Лариса и снова прикрывает глаза. – Думаю, можно домой двигать.

– Передохнём немножечко.

– По горсти муравьёв бы, Аринка, каждому за шиворот.

– Если уж смертную казнь запретили, – соглашается Арина.

Когда пришёл Макарыч, Арина и Лариса уже настолько расслабились, что не хотели даже и в сторону дома двигаться. Они просто сидели и грелись на солнышке, обдуваемые ласковым, как пишут в книжках, ветерком. А вообще, «ласковый» – это не сильный, не жаркий, не холодный, не порывистый… Ну да всякий, кто с ним встретится, тотчас его и узнает.

Макарыч, возвращавшийся в посёлок с упакованным в холщовый мешок кустом вереска за плечами, сначала увидел припекаемых солнышком и обдуваемых ветерком Арину и Ларису, а потом, уже сойдя с тропинки с целью приблизиться к ним, обнаружил и Матвея с Романом. Арина и Лариса тоже увидели Макарыча – услышали шаги, открыли глаза и увидели.

– Добрый день, девочки! – сказал Макарыч, остановившийся неподалёку и теперь не без некоторого замешательства смотревший то ли на спящих Матвея и Романа, то ли на находившуюся рядом с ними бензопилу. – Не ожидал вас тут встретить. Что с ребятами?

– Обычный сон в полевых условиях, – пожала плечами Лариса. – Пришли, устроились и спят. А вы откуда?

– Я по своим делам… И вот кустик для Фёдора Степановича… Обещал ему.

– Дед найдёт, куда его прикопать, – кивнула Лариса. – А Ромка себе лук из него смастерит.

Макарыч очень мало знал о подрастающем поколении, поэтому, близко сталкиваясь с представителями данного поколения, немного терялся и совершенно не знал, о чём следует с ними, представителями, говорить.

– Значит, пришли поспать? Зачем же им пила? – проговорил он.

– Хотели сделать плот, чтобы нас покатать, да передумали, – сообщила Лариса.

– Не дошли, сморила дрёма, напавши подло из кустов, – продекламировала Арина. – Напишу стих про путешественников. Только надо придумать, чтобы не дрёма напала, а, скажем…

– Эй! – толкнула Арину Лариса. – Давай уже решать, что делать.

Решили возвращаться. Вторым пунктом решили: Матвея и Романа не будить.

– От вчерашнего не отошли, – с сочувствием в голосе сказала Макарычу Лариса.

Макарыч хотел спросить, что такое вчера произошло, от чего Матвей и Роман до сих пор «не отошли». Собирался спросить, однако подумал, что, возможно, ему говорили про это «вчерашнее», но он не запомнил. Или, что называется, мимо ушей пропустил, что у него, по общему признанию, всегда получалось значительно лучше, чем у кого-либо другого. Поэтому не спросил. Хотя, возможно, и кивнул. Не вполне уверенно, конечно, но, в общем-то, согласно.

И спящих судостроителей оставили вместе со всеми их вещами. Кроме бензопилы. Решение о том, чтобы немного разгрузить юных путешественников, Макарыч принял самостоятельно. Он просто, уже после того, как закинул за плечи мешок с кустом вереска, ухватил этот мешок покрепче левой рукой, а правой подхватил бензопилу.

Матвей проснулся первым, хотя заснул… Впрочем, кто первым уснул, уже не установить. Однако первым отошёл ото сна именно Матвей. Но какая разница, если на часах уже было… Да это с часами что-то! Матвей вскочил на ноги, вскинул голову и завертел ею из стороны в сторону. А чего вертеть-то – вон оно, светило, так его разэдак, к горизонту катится.

Матвей присел и, не в силах отвести взгляда от солнца, временно застывшего в одной из точек скатывания, принялся тормошить Романа. Тот уже проснулся и вовсю моргал глазами, а Матвей всё тряс его и тряс.

– Да отстань! – разозлился Роман и оттолкнул приятеля.

– Пятый час! – выкрикнул в отчаянии Матвей.

Роману прямо в лицо, которое на этот выкрик, впрочем, никак не отреагировало. Как выражало оно лишь недовольство по поводу насильственного прерывания сна, так и продолжило отражать именно этот вид человеческого недовольства.

– Я понял, что пятый час, а ты свихнулся, – пробурчал Роман.

– Э-э-эх, пропал денёк! – выдохнул Матвей и уселся на траву.

– Сколько, ты сказал? – подскочил Роман. Теперь он вполне пробудился. – С ума сойти! Ты почему заснул?