Ферестан Д'Лекруа - Голоса Расальха. Книга первая: На полпути к себе

Я отхожу от окна, зная только одно: «Смотри» – это то, что кричат люди друг другу, указывая на небо. Не мне говорят это, не мне. Проверить это ещё раз? Заглянуть в те образы, полученные мной. Так и сделаю. Хочу осознанно знать всё об этом мире. О Вавилоне.

…Найди помощь…

– Не хочу, – неважно мне устроит ли звезду такой ответ, мне нужно время для чтения закаченных воспоминаний.

Хотя, может, теперь код с моим именем сотрут из программы мироздания? Раз и навсегда. Я раскаялся, я расплатился. Погасите и закройте мой счёт! Или за столетия набежали проценты?

– Не хочу, звезда. Если помогу – вдруг мне захочется отомстить тому, кто дал мне свободу выбора, но не волю, зная – моя рука не дрогнет, совершая первое убийство. Отомстить своему Творцу за свою же слабость.

…Только для взбесившегося орудия Космоса уготовленная кара куда мучительней, чем раскалённые сковородки. Прощение? Нет, Вернувшийся, тебя только бросили из одной клети в другую. Я дарю, я предлагаю тебе свою судьбу – помоги увернуться от удара или прими вместе со мной величайший дар Творца, второй после дара Жизни. Только помни – этот дар может оказаться продолжением твоей кары. Ты можешь возвращаться ещё и ещё, каждый раз вставая перед новым страшным выбором…

Вот ты и расщедрилась больше, чем на одно слово для старика. Отличные перспективы. Оказаться и остаться в мире, где небо сходит с ума – переливаясь всеми цветами (отблесками спектров света) губительными для живой плоти. Где звезда (или звездолёт?) «Полынь» давно превратила всю воду в кровь, а кровь в сухой порошок нактида – смертельнейшего из природных наркотиков.

Где, назвавшись чужим именем, – на следующий день повстречаешь человека, носящего это имя. И помни, Маклауд, остаться должен только один!

Где демон и ангел пьют святую воду и огненную лаву, как горячительные напитки (отгадай, кто какой!), беседуя о политики Его и Люцифера и новых скидках на отпущение грехов. А на улицах встречаются вывески с такими вот текстами: «Помолитесь об отпущение двух грехов сегодня и получите совершенно бесплатно дополнительное прощение ещё одного греха уже завтра! ВНИМНИЕ! не действует при суициде!».

Где дети не рождаются, но являются на улочки городов строго по часам и датам, в надежде обрести родителей. А умершее существо в ином мире перерождается здесь человеком, помня себя прошлого, точнее, всех себя прошлых. Помня свои грехи и ошибки.

В этом мире, пожалуй, даже я – первый убийца —буду смотреться слегка нормальным. В мире, где имя Творца и имя Зверя совпадает, и произносится оно слишком просто: Кос-мос.

Ничего я не упустил из того груза знаний, которым ты наградила меня? Может, ты и права, Чиар, я могу и попробую найти помощь.

Я называю первое, случайное имя, подвернувшееся мне в моей новой памяти. В этом мире это хороший вариант начать далёкое путешествие, возможно, длиною в жизнь. Чужую жизнь. Я представляюсь этим именем своему отражению в потемневшем стекле окна. Представляюсь сам себе – но этого достаточно. Я в стекле – это я, носящий своё имя – Каин. Я перед стеклом – это тот, кем я назвался.

В дверь легонько постучали. Левая рука тянется к дверной ручке, но нет. Открою правой, пусть хоть в этом мне будет казаться, что моя «свобода» – это моя воля, не имеющая выстроенных чужой рукой лабиринтов и перил.

За дверью стоит человек.

– Где я? Меня зовут…

– Я знаю. Я – Каин, —игнорирую его вопрос, представляюсь в ответ я и пожимаю его руку. Сеть открыта. Дверь открыта. Я становлюсь человеком, чьё имя назвал ещё своему отражению, он мной. Спектакль, да и только. Жизнь-театр.

В глаза бьёт яркий свет, заставляющий нас двоих зажмуриться. Звезда шепчет слова напутствия, но они теряются и глохнут ещё в верхних слоях атмосферы Вавилона, пока Чиар не надоедает это и она сама отделяет частичку себя – синяя птица отправляется за мной. Следить и защищать. Или это надежда Чиар спасти хотя бы крупицу себя?

Свет гаснет далеко за окном – выше последних слоев атмосферы маленького шарика планеты. Мир живых проводов остаётся наедине с медленно плывущими сквозь космос чёрными тенями. Они никуда не спешат. Еда – планеты и звезда – не уйдёт со своих орбит.

На Вавилоне эта ночь, как и предыдущая, обещала быть ветреной и бурой. И, может быть, последней. Но ночь пришла и обрушилась, как…

Занавес.

Третью ночь в одинокой квартире, как в одиночке. Здесь поместились бы целые роты, но бродят лишь легионы… мыслей. Боюсь, так и останутся невысказанными, непрочитанными письма, идущие по проводам каждую минуту по десять граммов. Выспаться бы хоть раз, только часы не дают, звонко бьют в потолок каждый убитый час, и телефон… всё звенит, кто-то ошибается, в сотый раз набирая мой номер вместо номера некой Полины. Вот такое одиночество— в собственной огромной, как мир, квартире.

«Вавилон». Планетарная система Чиар

В доме страшно и темно. Особенно когда ты один. Может, чуть отступает страх, например, если ты видишь в темноте или если ты – кот. Может становиться только страшнее, если ты человек – ребёнок. Но всем и всегда не по себе, если ты один.

Квартира не была большой – шесть на восемь мер комнаты простиралось порой так далеко, что, уходя в путешествие в дальний конец комнаты, по возвращении можно было найти горстку или холм пыли на оставленном на кровати пледе. Иногда пыль кто-то счищал, а сам плед складывал ровным прямоугольником и убирал под фиолетовую подушку, по которой путешествовал рисунок мальчишки и старика на сине-стальном шарике-планете. Тогда Мартин знал, вернее, догадывался – что приходила мама, но опять не застала его. Не застала и ушла по своим делам, оставив ему – Мартину – напоминание о своей заботе, о своём сыне. В таких случаях Мартин рывком выдергивал плед из-под подушки. Подушка иногда сваливалась с кровати, и мальчик со стариком на ней куда-то девались. Мартин же быстро залезал под плед, иногда даже не ложась в кровать, прямо на полу, обняв одну из резных деревянных кроватных ножек руками, и засыпал. Плед пах материными руками – да-да, этого ни с чем не перепутать, а ещё розами. Такие цветы мама-Тьма носила в волосах, наряду со звёздами. Но звёзды не пахли, точнее, пахли каждая своим запахом – отдельного человека, часто женщины. Но не мамы. Ни с чем не перепутать. Мама.

Сон приходил быстро.

Каждый раз открывалась дверь, ведущая из квартиры (Мартин боялся выходить за неё самостоятельно – боялся потеряться), так входил господин Сон, постоянно забывая нарочно или случайно закрыть или хотя бы прикрыть входную дверь, пока он хозяйски властвовал над миром-квартирой. Именно миром и именно квартирой. Ведь вместе с открытой дверью в квартиру проникал весь мир снаружи, обходя наверняка запутанные и многочисленные лабиринты коридоров Дома. Наружный мир врывался Тесеем в логово… кого? Здесь нет Минотавра – быкоглавого сына царя Миноса, но есть сын той, что зовется Тьмой.