София Кульбицкая - Профессор Влад

Всё это было бы забавно, если б не терзающие меня тягостные предчувствия, которые – как я знала по опыту – обязательно сбудутся. И точно… Немного придя в себя, она заявила, что встречаться с Гарри я пусть больше и не надеюсь, что он меня «растлит», что, возможно, уже растлил, раз я играю с ним на раздевание… и вообще, уж не с этой ли целью он и осуществил свою ужасную покупку?.. Последнее предположение было диким, она отлично это понимала, но остановиться уже не могла – и, стремясь быть последовательной, выполнила свою угрозу: в следующий раз мы с Гарри увиделись лишь спустя три года, когда оба подросли достатоШно, чтобы плевать на родительские капризы.

А еще семь лет спустя, прочтя эту запись, профессор Калмыков взбеленился и едва не разорвал «Гарри-талмуд» в клочья; сперва я не поняла, что его так задело, а потом сама перечла написанное – и пришла в ужас: «игры на раздевание»!.. Эх, Влад, Влад!.. Играли-то мы всего-навсего в шахматы, которые оба очень любили, у Гарри даже был разряд: в свое время он посещал секцию на базе бывшего Дома Пионеров, завоевал несколько медалей на районных турнирах, подавал большие надежды – но после того, как на чемпионате Москвы среди юниоров его, лучшего игрока, дисквалифицировали по обвинению в использовании гипноза, психотропных средств и прочих штучек-дрючек, гордость его не выдержала, и с тех пор ему только и осталось, что играть с хорошенькими и глупенькими девочками на раздевание – разбиваю наголову, раздеваю догола, смеялся Гарри, расставляя фигуры на доске. Однако, задумав сыграть ту же шутку со мной, он в итоге сам остался в одних трусах, и дядя Ося, ненароком вошедший в комнату, опешил, а потом заорал: – А ну оделся, живо!!! – кстати, не сомневаюсь, что именно он-то и стукнул на нас маме. Вот и всё, и никакого похабства; а что до грязных Владовых домыслов, то я могу с легкостью их опровергнуть – например, такой вот грустной историей:

Как-то раз, весной, мы с Гарри, знакомые уже больше года – тогда он ещё пытался за мной ухаживать и искренне дивился тому, что я под всеми предлогами уклоняюсь от его назойливых ласк, – гуляли в ЦПКИО им. Горького. Уж не помню, как это я упустила его из виду – засмотрелась на аттракционы, что ли?.. – но в следующий миг его чёрная лыжная шапочка оказалась затерянной среди доброго десятка таких же в очереди на Колесо Обозрения, и я, в панике мечась туда-сюда, взывала: «Гарри, Гарри, Гарри!!!» – пока, наконец, он не сжалился и не помахал рукой в дутой серебристой перчатке; вот тут-то до него и дошло, почему я так упорно отказываюсь «брать уроки поцелуев». Нет, конечно, дядя Ося много раз предупреждал его о моей «странности», – но разве он, Гарри, мог поверить, что какая-то девчонка способна в упор не видеть его красоты?.. С тех пор он прекратил свои домогательства и, как мне показалось, вздохнул с облегчением; тогда-то мы и стали друг для друга тем, чем продолжаем быть и поныне – братом и сестрой; тем обиднее, что неделей позже нас разлучили, обвинив в каком-то дурацком «циничном разврате»; тем обиднее, что десять лет спустя, за месяц до своей кончины, этому поверил и ты, мой бедный профессор Влад…

5

Мой пятнадцатый день рождения, тоскливый и нудный, как и оба предыдущих, отмечали под всполохи молний, недоброе ворчание встревоженных деревьев и резкий, сухой трескучий звук сыплющейся на жесть карниза мелкой ледяной крупы: это середина июля – потому-то я и Юля! – самый грозовой сезон… Всё было уже съедено и выпито, – но одинокий, унылый гость, час назад забредший на огонёк, не хотел уходить и сидел за столом словно приклеенный, нервно вздрагивая и обхватывая голову ладонями при каждом раскате грома; напрасно мама суетилась, пытаясь навязать ему старый, чуть сломанный, но «ещё хороший» зонтик, с которым, по её словам, он «так славно добежал бы до метро». Густое белесое бушующее варево из воды и ветра, словно ластиком стёршее привычный заоконный пейзаж и теперь изредка выплёвывающее из себя чёрные прутья, со стуком ударявшие в стёкла, по-видимому, всерьёз пугало Оскара Ильича, не преминувшего с тоской заметить, что, мол, в такую погоду хорошая хозяйка и петуха из дому не выгонит. Что ж, пусть ещё немножечко переждет… Дядя обрадовался, подсел к телевизору – и не успели мы оглянуться, как время подошло к ночи.

Что было делать – не выкидывать же его на улицу?! Битый час мы соображали, куда уложить дорогого гостя; когда-то, помнится, мы с ним превосходненько соседствовали в гостиной, но пятнадцать лет – всё-таки возраст для девушки немалый, и едва ли ей подобает ночевать в одной комнате с чужим мужем, пусть даже они и кровная родня. Пораскинув мозгами и немного повоевав со старой, добротной, пришедшей ещё из советских времен раскладушкой, ни так ни сяк не желавшей вписываться в интерьер, семья решила, что непритязательный Ося отлично заснет и на коврике у двери… ах, ах, простите, на матрасе в кухне. То была ночь с пятницы на субботу; у меня были каникулы, у родителей – выходные, и мы резонно полагали, что наутро дядя, свежий и бодрый, отправится восвояси, позволив, таким образом, отдохнуть и нам.

Как бы не так!.. Ранним утром (ну, может, шло уже к полудню, но мы-то вовсе не торопились выкарабкиваться из сладостного анабиоза) в прихожей внезапно раздался резкий звонок. Ай, какая досада!.. И кто бы это мог быть?.. Мы никого не ждали. Спустя секунду мерзкий звон повторился, но уже настойчивее. Может, кто-то с похмелья ошибся дверью?.. Хорошо бы это проверить. Что до меня, то я и не думала поддаваться на провокацию – кто бы ни был этот назойливый визитер, рвался он уж точно не ко мне! – и, уютненько свернувшись калачиком под простынёй, принялась потихоньку соединять друг с другом оголенные контакты прерванного блаженства. Тем временем назойливый гость позвонил в третий раз, и нынешний звук был не чета предыдущим, он тянулся и тянулся, не прекращаясь, словно в кнопку вставили спичку (Гарри когда-то любил так шутить!), пока я, наконец, не начала вновь задрёмывать, сквозь пелену грёз лениво думая о том, что, возможно, сама тишина есть ни что иное, как род непрерывного звона…

Внезапный внутренний толчок теперь уже окончательно выбил меня из забытья – я даже не сразу поняла, что виной тому резко изменившийся звуковой фон в квартире. Некоторое время я, замерев, прислушивалась к происходящему в прихожей, откуда доносился невнятный бубнёж мужских голосов. Один из них, несомненно, принадлежал отцу. Другой, спокойный и наглый, не был мне так знаком. Впрочем… Не вытерпев, потирая пальцами слипшиеся от сна веки, я слезла с кровати, накинула халатик – и, подкравшись к двери, выглянула в щёлку. С первого же взгляда мне стало ясно, что случилось нечто серьёзное, неприятное и, пожалуй, касающееся нас всех. Пугающая мизансцена: входная дверь распахнута настежь; сонный, растерянный папа, с усилием тараща один глаз, столбом стоит посреди прихожей, машинально поддергивая то левой, то правой рукой широкие «семейки» в голубой горошек; рядом красуется невероятных размеров клетчатый баул вроде тех, с какими путешествуют «челноки», а два долговязых очкарика в белых футболках и синих джинсах, по виду интеллигентные ребята, уже втаскивают через порог второго точно такого же монстра, не слыша (или делая вид, что не слышат) робких протестов хозяина квартиры…