София Привис-Никитина - Кукушкины слёзки (сборник)

– Жди меня на остановке. Я через пятнадцать минут буду!

И Ляля помчалась в булочную. Влетела в дом, бросила на руки бабушки авоську, шмыгнула в ванную комнату, оттуда вихрем к шкафу, одевалась в спешке, провела щёткой по волосам, глянула в зеркало – одни глаза на совершенно белом полотне лица!

Метнулась в мамину комнату, мазанула её помадой по белым щекам, сбрызнула волосы и свитер мамиными французскими духами и умчалась, оставив после себя бабушку в облаке тревоги и французского парфюма.

Потом, много позже они вдвоём с Каромо пытались вспомнить, о чём был фильм, ну не фильм, шут с ним! Но хотя бы название! Но ничего не помнилось из этого сумасшедшего вечера кроме четырёх сплетённых в мёртвый узел рук и жарких ищущих губ в кромешной тьме кинозала.

Ляля теперь жила как партизан в тылу врага. Она опасалась всех и вся. Сокурсников, родителей, педагогов и, конечно, бабок, несших круглосуточную вахту у подъезда.

Сердце трепетало двадцать четыре часа в сутки. Страх бежал за ней по пятам и наступал на эти самые пятки. Успокаивалась она только когда опускала лицо в беззащитно-розовые ладошки Каромо.

Каромо много рассказывал ей про свою семью, они строили совместные планы на жизнь, но дальше поцелуев и объятий не заходили. Каромо трепетно любил свою белую девочку. Он собирался жениться на ней и увезти во Францию, в Париж. Родители будут счастливы, получить в невестки такую красавицу и умницу, как его Ляля. В этом он не сомневался ни секунды.

Учились они в разных вузах, встречались где-нибудь в центре, и болтались по озябшим подъездам и маленьким кафешкам. Ходили в кино. Там было тепло и темно. Это было как раз то, что им надо.

Но они забывались в безопасности тёмного зала, начинали жарко шептаться. На них шикали, они смолкали, как две испуганные птички, но быстро заводились опять. Бывали случаи, когда приходилось покидать уютный безопасный зал по убедительному настоянию публики.

Каромо только любил. Только сходил с ума и умирал от счастья. А Лялечка вся светилась и, как женщина понимала, что долго так продолжаться не может. Страсть переполняла их через край.

Каромо похудел и осунулся, рубашки на нём провисали. И Ляля лихорадочно искала выход из создавшейся ситуации. Она хотела принадлежать Каромо, но как и где осуществить греховное сближение? Такого чёрного кавалера она не могла привести в свой дом, невзирая ни на какую дружбу народов.

И судьба подкинула ей шанс. Шансом была Ирочка с четвёртого курса факультета романской словесности. Ляля давно обратила на её внимание, благодаря славе, которая стелилась за Ирочкой развратным туманом.

Если бы не этот интригующий туман и то, во что была одета Ирочка, внимания на неё не обратил бы никто или почти никто.

Ирочка была нормальной весёлой и жизнерадостной девушкой и потому никак не могла понять, за что именно её судьба наградила такой тусклой и необязательной внешностью. И почему теперь она должна всю жизнь носить такое унылое лицо?

Из-за этого своего невыразительного и скучного лица она выросла в девушку с заниженной самооценкой. Она не умела видеть себя со стороны, ни рожна в себе не понимала. И вот от этой неуверенности в себе с первого же курса у неё случались скоропалительные пошлые романы.

И так продолжалось до тех пор, пока не встретился на её пути сногсшибательный грузин, который оценил Ирочку, её незащищённость, врождённое чувство юмора и лёгкий характер.

И грузин Ирочку полюбил. Полюбил горячо и внезапно – и давай уедем. Уезжать Ирочка никуда не хотела и крутила-вертела своим грузином, как ей вздумается.

Ирочка, благодаря грузину, вошла, наконец, в пору женского цветения и срочно завела себе ещё одного кавалера. Кавалера, надо признаться, весьма колоритного.

Таким образом, ко второму курсу Ирка имела двух любовников. Грузина сатанинской красоты, и камбоджийца, такого фиолетового, как будто его только-только выплеснули из чернильницы.

Когда она забеременела, ни один из любовников от отцовства не отрекался. Ирка в срок родила беленькую голубоглазую девочку и спокойно доила обоих папаш.

Потом она вышла замуж за того, из чернильницы, но грузину окончательную отставку так и не дала. Оба обожали рождённую им Иркой девочку нордического, сильно нордического типа.

В кулуарах поговаривали о возможном третьем претенденте на отцовство, но Ляля не верила. Она даже в голову не могла такого взять. Она знала только двоих, только двоих видела, значит – третьего нет и быть не может. Её детская душа из любой выгребной ямы устремлялась к большому и чистому.

Ляля носила в себе тайну своей любви, но любовь росла с каждым днём, а с ней росла и тайна. Настал момент, когда уже необходимо стало поделиться с кем-нибудь своим горьким счастьем. А с кем? По всем прикидкам получалось, что никто кроме Ирины её не поймёт и не пожалеет.

Тогда Лялю настигал второй вопрос: а как? Она никогда с Ирочкой близко знакома не была. Про все её жизненные перипетии узнала от старших девчонок. В спорах защищала – да! Но желания дружить, никогда не возникало. А вот теперь ей нужна была Ирочкина поддержка.

Помог печальный случай.

Каромо таки простудился хоть и на южных, но всё же мартовских ветрах и в один из вечеров не смог даже встать с койки общежития, чтобы позвонить Ляле. Она должна была ждать его сегодня в семь вечера у Дома печати.

Он попросил об услуге камбоджийца с параллельного потока, того, который из чернильницы. Тот позвонил. А там уже и завертелось. Ляля собралась срочно лететь к любимому, но, ни входа, ни выхода в этот чертог разврата – общежитие для студентов-иностранцев, она не знала.

И вот в результате несложных комбинаций, в семь у Дома печати Лялечку ждала Ирина (та самая), и вдвоём они отправились в вертеп, именуемый студенческим общежитием для учащихся дружественных государств.

Тропа разврата была проложена, да и квартира Ирочки стала пристанищем для двух сумасшедших влюблённых. Ирочка из персоны «нон грата» превратилась в подругу и наперсницу. И в один из уединённых и напоённых музыкой и нежностью вечеров случилось то, что случилось. Ляля обогнала саму себя и стала гражданской женой, вернее сказать, любовницей Каромо.

Каромо оценил Лялечкину чистоту и Лялечкину жертвенность. Любовь грохотала в нём весенними громами, улыбка не сходила со счастливого лица. Он и раньше дарил Ляле всякие безделицы, он пытался дарить и красивые дорогие вещи, но Ляля не принимала.

Ни в коем случае не из-за каких-то там замшелых принципов! Просто она не смогла бы объяснить происхождение таких дорогих подарков, в особенности своей маме, которая прекрасно разбиралась, что и почём.

Сейчас же Каромо просто настаивал, чтобы Ляля, его Ляля была одета, как принцесса. И постепенно в гардеробе Ляли появлялись вещи, просто удивительные в своей скромной изысканности.