Андрей Синельников - Великий князь всея Святой земли

– С почином, – Вслед ему пробасил Чубар, поручкался с Данилой, как с равным, и встал бок о бок с ним. Чуть сзади Андрея и Беды, который занял место рядом с князем.

– Здравствуйте, бояре, – Андрей широко улыбнулся, – От души рад, что у меня в попутчиках люди, о коих гусляры песни слагают. Что ж впереди дорога, сзади дом родной. Запевай Малк путевую. Поехали.

– Дозор правь напрямую через Брынские леса, боковые поглядывай! – Данила, кивнул Чубарю, и тот, прихватив десяток своих воев, выехал вперед, прикрыв старших живым щитом, – На Владимир не пойдем, крюк давать. С такой силой, в чащобе нам не только лихих людей, тура или Михайло Потапыча, самого Соловья бояться не с руки, – Хохотнул он оборотясь к князю.

– Знаешь ли ты князь, байку про Брынские леса, – Как будто продолжая давно начатый разговор, подъехал поближе Беда, – Про Илью Муромца и Соловья-Разбойника.

Андрей придержал коня и позволил дьяку поравняться с собой, благо, широкий шлях позволял ехать в ряд. Он оглядел попутчика. Беда был сорокалетним мужчиной, про таких говорят, в самом соку. Родом, по слухам, он происходил из лапландских волхвов, и искусство это ему передалось по наследству от дедов и прадедов. К своим сорока, выше его в ростовском княжестве никто не взлетал, кроме, считай, Юрия Симоновича. Ну, так тот нянькал нынешнего князя с детства еще на Мономаховом дворе. Дьяк вершил все дела с дальней родней, что в ромейских, франкских, полабских и других дальних землях проживала. Бывал при королевских дворах и в Норвегии, и в Дании, и мало ли где еще. На ближних соседей, рязанцев, да смолян, не разменивался, даже в стольный Киев, и то заглядывал проездом по пути в земли не близкие. Говорят, бывал и у половцев, и у печенегов и ото всюду ворачивался. За посольства свои набрался лоску иноземного, хитрости ромейской и невозмутимости половецкой. Много чего видел, много чего знал, мало чего говорил и показывал. Одет был, так, что с первого взгляду и не поймешь, то ли купец, то ли боец, то ли боярин знатный, то ли изгой пролетный. Однако во всем чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе. Сидел он на коне, как влитой, кольчуга была скрыта под дорожным жупаном, на голове сидела плотно войлочная шапка, из-под которой до плеч спадали волосы, уже тронутые сединой. Соль с перцем, образно охарактеризовал его локоны Андрей. Он еще раз пригляделся к дьяку.

– Лев. Спящий лев. Нет, не спящий, а лев в засаде. Мимо такого не пройдешь незаметно, если он на охоте, – Стремя дьяка коснулось его стремени, – Слыхивал, нянька рассказывала, да еще гусляры на пирах пели. Но еще с охотой послушаю.

Сзади в рассветное небо взлетела песня. Звонкий голос Малка сразу взял такую высоту, что в соседних рощах тут же откликнулись лесные птахи, приняв его за какую-то свою, им одним ведомую голосистую птицу. Песня была про родную сторону, про дружинника ее покидающего и прощавшегося с красной девицей. Припев подхватили все, и грубые голоса ветеранов смешались с еще неокрепшими голосами отроков, создавая удивительную картину единства и согласия.

Беда повел рассказ про то, как Илья родом из Мурома тридцать три года на печи лежал, про волхвов, что его живой водой напоили, и про то, как он в Киев, ко двору Владимира Красно Солнышко, поехал напрямую через Брынские леса.

Рассказ лился размерено, дорога ровно ложилась под копыта коней, вокруг пока еще были родные суздальские леса и князь расслабился и вздремнул, не закрывая глаз, что бы не обидеть рассказчика. Такой дреме его тоже научил Данила, вот и пригодилось первый раз.

Очнулся он на берегу Колокши у брода, за рекой начинались былинные леса, о которых только что рассказал ему Беда. Часть дружины уже переправилась и ожидала остальных. Выбравшись на другой берег, князь отряхнул воду с боков коня и дорожных сапог и вгляделся в темноту ожидавшего их леса.

Суровый бор подходил прямо к поляне, он начинался вдруг, без опушек и подлеска. Мачтовые сосны встали плотным строем, прикрыв собой небольшой ельник. На душе стало как-то не спокойно, всплыли воспоминания о страшных сказках про лешаков и вурдалаков.

– Чего князь пригорюнился, – Раздался насмешливый голос рядом, – Али леса испугался? Лес – он и есть лес, сосны да елки, вся не долга.

– Малка, – На душе оттаяло, – Вот чертовка, колдунья лесная. Ей лес, что дом родной. А уж ее Угрюмам…, – Андрей поворотился в седле, встретился взглядом с лазоревыми глазами и помягчел, – Да нет, вот думаю, дорожка узковата, придется след в след ехать. Да надо кого на сторож пустить.

– Ты Угрюмов вперед пошли. От старой дружины, берендеев по бокам, а Данила пусть сзади обоз стережет, – она почти шепнула, не размыкая губ, – Извини за подсказку, – И тут же пропала, как и не было.

– Вот колдовская девка, – Опять подумал князь, но уже отдавал приказы, чем не мало удивил и Данилу и Чубара, потому как добавить к сказанному было нечего. Все было грамотно, правильно и точно.

Посольство втянулось в темноту чащи, под зеленый полог соснового лапника. Когда за последним воем, разогнулись колючие ветки, на полянке появился заяц, сделал стойку и дал стрекача в сторону опушки. Теперь даже пролетающая сорока вряд ли на своем хвосте смогла бы отнести, кому-то весточку о тех, кто прошел здесь пять минут назад, такая тишина разливалась на берегу не быстрой реки.

Отряд двигался в полутьме леса. Солнце почти не пробивалось сквозь зелень ветвей, и даже в полуденную жару здесь было прохладно и дышалось легко. Лето в этот год выдалось на редкость жарким и засушливым, дождей почти не было. Пшеница и ячмень, бодро пошедшие в рост весной, как-то пожухли и сморщились, поэтому на урожай никто не надеялся, и с тревогой ожидали голодной зимы. Но здесь, в лесу, даже этот летний зной почти не ощущался, и ехать было приятно.

Только вот, какая-то зловещая тишина давила на путников. Колдовской лес не шумел, птицы в нем не пели, и звери не шмыгали под ногами. И опять, всем вспомнились разные россказни про вурдалаков да лешаков лесных и кикимор болотных. Виду конечно ни кто не подавал.

Лихие же люди лесные за пару верст чуяли, кто в их лес нагрянул, и проворно убирались прочь с дороги. Испытывать свою судьбу и крепость булатных клинков дружинников охотников не было.

К вечеру лесная дорога вывела всех на лесную прогалину, посреди которой возвышался вековой дуб.

– Вот это чудо, – увидев исполина, выдохнул Беда, – Вот на нем Соловей Разбойник и сидел, – Уже со смехом добавил он.

Его замечание было встречено общим хохотом, тут же снявшим напряжение колдовской чащи.

– Стой! – Раздался голос Данилы, – С коня!

– Пора подкрепится, да и сбрую подправить, самим оправиться, – разъяснил он князю.