Андрей Синельников - Великий князь всея Святой земли

Быстро собрали посольство и дьяк, не княжеское это дело хлебы у стен ломать, выехал вперед навстречу смолянам в сопровождении дружинников.

– Их смолянами кличут издавна, – Пока раскланивались дьяк с боярами, рассказывал князю Данила, – С тех пор, как по Днепру торговля пошла, и по волокам струги и лодьи таскать стали с Волги на Днепр. Вот они бока-то пообдирают на волоках, чуть по Днепру сплавятся, тут вода-то и начинает сочиться. Стоп. Куда ж дале плыть, так и к водяному не долго в гости отправиться. Глядь, а на берегу смоловарни курятся – это радимичи приспособились лодьи смолить, конопатить. Так-то их смолянами с тех пор и прозвали. А на месте том, город стал, Смоленском звать. Вот он перед нами. Давно это было, с тех пор воды много утекло, и город – вон какой красавец вырос, прямо брат родной Киеву.

– Ну-ка Данила присмотрись. Никак наш дьяк с боярами хлебы поломал, пора и нам в гости к князю снаряжаться, – Как бы в ответ на его вопрос Беда поднялся на стремена и махнул шапкой.

– Знаменщики, стяги развернуть! Рожечники и запевалы вперед! Выезжать будем как в Царьград, что б небу жарко стало, – Отдал приказ Андрей.

– Отец, вылитый отец. Для того тоже гром важнее молнии, – Ехидно сделал замечание Данила.

Андрей все услышал и на ус намотал.

Дружина выстроилась к парадному маршу и двинулась вниз по холму к широко открытым воротам города.

Чем ближе подъезжал Андрей к городу, тем больше было его восхищение и удивление. За посадом, огороженным бревенчатой стеной, из сосняка обхвата в два толщиной, показалась белокаменная стена самого детинца. По углам возвышались приземистые башни с узкими бойницами, одним своим видом, остужая не в меру горячие головы. Стены, такие же основательные и крепко стоящие на земле, были как мужики смоляне, с виду добродушны, но тараном не возьмешь, и с налету не вскочишь. Проезжая под поднятой решеткой в ворота въездной башни, князь отметил толщину стен и крепость дубовых ворот.

Дружина смоленская, подстать своему кремлю, была такая же приземистая, кряжистая, но в глазах у воев читалась такая вера в себя и в своего князя, что только совсем одуревший степняк или варяг мог отважится померяться с ней силами.

На княжеском дворе ждал их сам князь смоленский Ростислав Набожный в красном княжеском плаще. Гридни держали удельный щит с изображенным на нем львом и вещей птицей Гамаюн. Рядом развивался боевой стяг смолян с медведем, мирно опустившимся на лапы.

– Значит, спокоен князь. Сам из рода Ангелов и с Артурами в дружбе, с медвежьим народом, – Отметил Андрей, – А еще под покровительством больших волхвов, коли, птицу Гамаюн на гербе имеет, – Он обернулся, поискал глазами Малку. Нашел, встретился с ней взглядом и как бы спросил:

– На щите видела? Это что?

– Это, то, – ответила она одними глазами, – Молодец глазастый, – В глазах ее мелькнули две хитринки, тут же прикрытые густыми ресницами.

Ростислав сбежал с крыльца, широко раскрыв объятия, он искренне был рад приезду младшего родственника.

– Проходи, проходи Андрюха, – Он в обращении был прост, – Дай, обниму братуху, эвон какой здоровяк стал, Скоро батьку моего Мстислава и своего Юрия догонишь, а они Буй туры не последнего десятка.

– Здрав будь, брат Ростислав, – Обнимая, ответил Андрей, – Да ты и сам вроде в ските не ссохся, хотя ходит молва, что совсем черноризцем заделался.

– Ищу. Ищу божью долю, да о том потом. Соловья баснями не кормят. Шагайте в хоромы, ополоснитесь с дороги и к столу. Люблю себя за столом потешить, здесь я старцам не товарищ, здесь я в батьку твоего – дядьку Юрия. Идите не томите. Перепела остынут и осетра разварятся.

Вечером в палатах Ростислава в смоленском детинце, на пиру, данном в их честь, разговоры велись об урожае на этот год, о том, что Днепр обмелел, в виду сильной засухи, и потому струги с трудом доходят до волока и торговля хуже, чем в году прошлом. Говорили о Мономаховых законах, и о том, что нет твердой руки ни здесь на Руси, ни там, в Свейских землях, откуда родом мать Ростислава королева Христина, а потому множатся усобицы, и всяк прыщ себя горой мнит. О ценах на скот и на коней степных, на хлеб и мед. О том, что в Переславле, у дяди Ярополка, рухнул храм Архангела Михаила, а это не к добру. А еще, говорили, что Ярило обиделся на то, что забывать стали его в землях киевских, и ударил солнечными стрелами по стольному граду. Сначала выгорел весь посад Подолом прозываемый. Но не поняли поляне предупреждения и не поднесли положенных даров. И вот, неделю спустя, погорел верхний город, все монастыри и церкви огнем смело – и было их числом под сотню. И еще, сгорела жидовская слобода, но то и понятно. Они жиды – торговый люд, мытари, мало чтили старых словенских Богов, поклоняясь каким-то своим. Видать не уберегли их новые Боги. Все это обговорили за широким столом, сытным и яствами богатым. Попенял Ростислав, что не часто его дядька Юрий жалует, но сам же оговорился, что и он не подарок, и к любимому дядьке Вячеславу, который ему Смоленский стол оставил, то же в Туров, почитай, год не заглядывал. Не преминул укорить, незлобиво, что ты княжич тоже на его дворе учебу в валетах проходил, а вот заглянуть к старику оказии не нашел. Сам же потом и успокоил, что дело важнее, тем более, если для всей родни нужное, и конечно поймут и простят старшие, но все равно не хорошо это. Забываем мы, что нам пращурами завещано. Поохали о смерти родичей. Этот год многих прибрал. Ростислав пообещал грамотки к родне Заморской отписать. Но к ночи угомонились, и разошлись по опочивальням набираться сил на завтрашний путь.

Добр и умен был князь смоленский. Видел он в Андрее то, чего ему самому не хватало – устремленность и железную волю. Пусть пока еще юнца, отрока. Но были бы кости, а мясо нарастет. А коли пойдет в отца – вот замена Владимиру Мономаху, деду великому. Плох тот, плох ныне, и не держат уже руки его бразды Руси, как прежде держали, а земле хозяин нужен мудрый и строгий. Дай Бог, из Андрея такой получится. Ростислав вздохнул и отправился в домовую церкву.

Андрей прошел в горницу, отведенную ему на ночлег, у двери сидел храбр из старой дружины.

– Значит, Данила стражу поставил. Вот старый хмырь он даже себе не доверяет. И правильно. Береженного Бог бережет.

– Вечер добрый. Как звать величать?

– Ахматом батька нарек, – Ответил вой, – Доброй ночи княже, отдыхай. Путь не близкий был и не малый впереди.

– Где старшие? Не видал?

– Воеводы караулы расставили и пошли в конюшни коней проведать и челяди указы дать. А других не видал, спят наверно, кроме тех, кто на стороже.

– Ладно, спокойного тебе караула, Ахмат, – Князь вошел в горницу.

Он скинул плащ, сапоги, праздничный жупан и стянул через голову кольчужную рубаху. Подошел к лавке ополоснул лицо в принесенном ушате ключевой воды и утерся рушником, с любовью вышитым где-нибудь в девичьем тереме. Повернулся к лежанке и остолбенел. Посреди горницы на лавке сидела Малка, в вышитой косоворотке с распущенными волосами, перехваченными кожаным ремешком.