Андрей Синельников - Куда ты скачешь гордый конь…

Он участвовал в воспитании Петра с малолетства, получив на то свои указания, от своих властителей. В потехи с ним играл, в походы хаживал, солдатиков двигал. Тихо приучил государя обращаться к себе почтительно. «Ваше величество», «Сир», или «князь-кесарь» придавая титулу, совсем не простой смысл. Письма от князя-кесаря приучил Петра называть «Письмо Ваше государское…», самого же подписываться «Вашего Величества нижайший подданный Петр»

– А кому и быть князем-цезарем, как не тем, кто ему Ромовой Дан? – ворчал не старый Федор, все-таки собираясь на охоту.

Он вообще часто ворчал последнее время. Ворчал, выдавая жалование всем этим царям Петру да Ивану, царевнам, царицам и всей этой расфуфыренной семейке Романовых, посаженных на Русскую землю, скрупулезно считая, сколько убыло из приоратской казны, на все их потешки, разносолы и балы-парады. Ворчал, что вообще назвались новые цари Романовыми, вроде, как тоже облокотиться на старые Ромовы норовят, вспомнили, что они род от старых волхвов прусских ведут, перевертыши. Ворчал, выдавая государевы медальоны побочным отпрыскам всех этих царей и царевен. Ворчал, устанавливая надзор над всеми, но более над такими вот побочными детками во избежание воровства и смуты. Помнил рассказки про Кудеяра, побочного сынка царя Василия, братца Ивана Грозного. Прохлопали тогда, еще нахлебаемся, предупреждал его убиенный отец. Однако ни это не давало ему покоя сегодня. Что-то другое. Он никак не мог уцепить – что? А потому и не находил себе места. С ним такого не бывало, что б он не мог веревочку за хвостик ухватить. Он крякнул и решился.

– Позовите ко мне ворожейку мою! – буркнул слуге, сам собою недовольный, – Входи любезная душа моя, – встретил ее на пороге, – Поведай, чего меня гложет сегодня.

– Вот чего я тебе скажу, соколик мой, – она его нянкала еще с пеленок, и потому он для нее все еще был маленьким и беззащитным, – Надоть тебе в Алексеевскую обитель сходить. Да сходить, а не съездить. Там иконка Богородицы Грузинской есть.

– Знаю, знаю голубушка, та, что нам хан Аббас прислал. Это та, что Боголюбский сыну своему Георгию давал в благословление, когда он с царицей Тамарой под венец пошел.

– Все ты знаешь. Касатик мой. Она, она. Так вот ты ей дары поднеси. А более, – она понизила голос почти до шепота, – Более поднеси дары иконке, что с Богородицы Владимирской списана. Она там, в маленькой часовенке. Что у озерца Лебяжьего на берегу стоит. О ней ужо и не помнит никто. Так ты ей дары поднеси и прощения попроси.

– За что бабушка? – изумился Федор.

– Будет за что. Ты попроси. От спроса язык не отсохнет, Да за спрос и денег не берут. Ступай. Всех за собой не тяни. Возьми двух людишек верных, и ступай. А в монастырь один иди. Богородица защитит, – она размашисто перекрестила его, – Ступай, – поцеловала в лоб, как малого и слегка стукнула по лбу как делала в детстве, – Бодрянку мою пей. Она от сглазу, от оговору, а более того, от отрав всяческих очень способна, – повернулась и вышла в дверь.

Глава Розыскного приказу кликнул двух ближних холопов и велел им собрать дары побогаче, дабы отнесть в Алексеевскую обитель, а охоту отложить на денек – два. Это было не в новинку. Дары да посылы сестрам Алексеевским несли все издревле и по нынешнее время. Даже усопшая царица Наталья и ныне здравствующая царевна Софья не забывали это делать всегда. Правда от князя-кесаря такое было впервой, ну да чего у него на уме, то лучше не знать и не ведать.

В обитель Федор подходил, подходил, а не подъезжал, как и наказывала ведунья, с дарами к обедне. Сестрам пожелал доброго здравия и полный кузов добра, отдал дары, взяв токмо две свечи. В церкву пошел один. Поставил свечу Богородице Грузинской чудотворной, что спасла Москву от моровой язвы лет как полста назад. Шепотом спросил у смиренницы, где тут часовенка старая и, увидев удивленно распахнутые глаза и вскинутые ресницы, понял, что ой не спроста его сюда чародейка направила. Смиренница юркнула меж изб и на смену ей вышла сестра всей статью своей напоминающая скорее царевну-лебедь из сказов старых, чем монашку затворницу.

– Чего изволили искать боярин? – переспросила она.

– Да вот хочу свечу Богородице Владимирской поставить, говорят, есть у вас список с нее работы мастеров старых, – он помолчал, добавил, – Да прощения у нее попросить.

– Есть такой список, – внимательно глядя на него, ответила монашка, – Да уж и не помнит никто, что он есть, а где есть того наверно и не ведет ни одна из сестер.

– Так ходит слух, что часовенка стоит на берегу озерца Лебяжьего, там и икона эта, – Федора уже начинала бодрить эта тайна.

– Так не то чтобы часовенка. А жила там когда-то игуменья наша. Избушка там ее стояла, теремок невелик, – она вдруг потемнела глазами и выдохнула, – Теремок невелик, а открывать дверь не велит!

– Надо мне, сестра! – неожиданно даже для себя назвал ее так всемогущий Приор, – Надо! Доля, – так же неожиданно вспомнил он забытое слово.

– Коли Доля…то надо, – она кивнула, – Пошли.

Ромодановский подошел к заброшенному теремку, вошел на его крыльцо и смело дернул за ручку двери. Она легко подалась, пропуская его внутрь. В полумраке он разглядел стол, лавку. В углу икону, с горящей под ней лампадой. Князь зажег от лампады свечу, поставил в поставец. Свеча осветила горницу. Из темноты выплыл черный лик Богоматери. Краем глаза он заметил две фигуры сидящие в дальнем углу, резко обернулся, и рука дернулась к поясу, где висела сабля и были заткнуты два пистоля.

– Успокойся Федор. Своих что ли не признал, – раздался спокойный тихий голос.

– Кто кому свой? – хрипло ответил Ромодановский, уже узнав иноземных франтов Лефорта и Брюса.

– Все мы под одним небом ходим, – голос шел со стороны двери и не был похож ни на один, из тех кои он знал, но веяло от него холодом и властью.

– Ты еще кто? – Федор выхватил пистоли и держал их в обеих руках.

– Угадай? – насмешка сквозила в вопросе. На середину комнаты в светлый круг вышел человек в одежде то ли монаха, то ли воина, – Угадай!? Приор. Может, вспомнишь, кому служишь?

– Роллан! – какой-то даже не своей памятью, а памятью предков, дошел всесильный князь, – Роллан – Великий инквизитор и Великий судья?

– Узнал, гляди! Значит, помнят, – удовлетворенно хмыкнул Роллан, – Садись, нечего пушки в руках мять. Стрельнут невзначай. Зашибешь кого. Садись, Приор. Навигатор. Знакомить буду. А то вы без меня все друг друга или порубаете или постреляете…с дуру, – тихо добавил он.

– Здравствуй Роллан, – Лефорт и Брюс сели у стола. Ромодановский подумал и сел. Он всегда считал, что сказ про Роллана, это как про Змея Горыныча и смеяться нельзя и верить смешно. А вот он Роллан, чьим именем колонны судные, Красные колонны названы, сидит пред ним.