Владимир Слепченко - Своих не бьют

– Стас, в нашем городке новости распространяются быстрее, чем рождаются. Да ты раздевайся. Пойдем в кухню, будем пить кофе. Или может тебе чайку сделать?

– Галина Викторовна, да я на минутку. Просто… ну, в общем, хочу сказать вам спасибо за все, что вы для меня сделали, – упершись смущенным взглядом в пол, пробормотал Стас, снимая ботинки.

Женщина дала ему тапочки и потрепала рукой по голове.

– Что же я такого особенного для тебя сделала? Ты, как и все остальные ходил ко мне на уроки английского, – говорила Галина Викторовна, провожая Стаса через узкий полутемный коридорчик в небольшую светлую кухню. – А то, что тебя заинтересовал язык, и ты нашел в себе силы и время, чтобы его освоить, это заслуга целиком твоя, дружок. Мне было приятно наблюдать, как раскрываются твои способности.

Она усадила Стаса за круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, отороченной красной канвой. Через несколько минут появились тонкие фарфоровые чашечки, которые Стас боялся не то что взять в руку, а даже просто взглянуть на них. Казалось, от малейшего прикосновения или движения воздуха они могут дать трещину. По кухне пополз аромат кофе.

Пока Галина Викторовна следила за капризным напитком, укрывшемся в небольшой медной турке на газовой конфорке, Стас глядел сквозь полупрозрачный тюль на занесенные снегом вершины сопок. Через несколько дней все это превратится в воспоминания. Четырнадцать лет жизни среди непроходимых болот, озер, лесов, военных полигонов и стрельбищ зачеркнет белый след самолета, который умчит его с родителями в столицу.

– Ну, чего ты загрустил? Радоваться надо! – подбодрила его Галина Викторовна. – Я же тебе не раз говорила, что у тебя ярко выраженный талант к языкам. А здесь я тебя смогла научить лишь тому, что знала сама. Английским ты владеешь отлично. Как человек, проработавший четверть века переводчиком, я тебе это заявляю с полной уверенностью. Хоть сейчас поступай в ин. яз. Там, в Москве, ты сможешь освоить и так любимый тобой французский.

При последних ее словах Стас втянул голову в плечи и с опаской огляделся по сторонам, как будто кто—то мог их подслушать.

– Галина Викторовна, уже все решено, после восьмого я иду в суворовское. Отец считает, что переводчик не мужская профессия. Я как—то пробовал с ним поговорить на эту тему, но он и слушать не захотел. Сказал, не бывать этому и точка.

– Ничего, не вешай нос! Переводчик такая же профессия, как и все остальные, не менее важная. И тем более, никто не знает, что будет завтра. Жизнь не стоит на месте. Все течет, все меняется, – подытожила Галина Викторовна, разливая по чашкам так и не успевший ее обмануть, убежав через край, турецкий напиток. – Ты главное помни про свою мечту и ощущай важность выбранного тобой дела. И, конечно же, не останавливайся, продолжай ежедневно заниматься. Как говорил один великий пианист: «Если я не подхожу к инструменту один день, то результат замечаю я сам. На следующий – слышит моя жена. Ну а на третий – публика». Мне, Стас, честно говоря, будет тебя недоставать. С кем еще можно поболтать на хорошем английском в этой глухомани? – лукаво улыбнувшись, подбодрила она своего любимого ученика. – А там, в столице, тебе будет лучше, поверь мне.

– Лучше чем здесь? Хм… здесь друзья, свобода. А что там?

– А там все это у тебя появится через некоторое время. Да ты кофе—то пей, а то совсем остынет. И на прянички налегай, – сказала Галина Викторовна, пододвигая поближе к Стасу тарелку с фигурными сладостями.

Стас бережно взял со стола фарфоровую чашечку и втянул в себя кофейный аромат. Затем сделал несколько маленьких глоточков. Пар обжег лицо, а горечь напитка согрела и взбодрила изнутри.

Они молча сидели друг напротив друга, потягивая кофе. Она, невысокого роста, хрупкая, как фарфоровая чашечка из ее сервиза. Волосы с проседью были туго стянуты на затылке в замысловатую старомодную прическу, каких уже давно не носят. На плечи, сколько ее помнил Стас, у нее всегда был накинут шерстяной платок с красочными русскими мотивами. Через поднимавшееся вверх облако кофейного пара на него смотрели добрейшие глаза жены замкомдива. А он, высокий, худощавый, с коротко остриженной головой как у новобранца, глядел на нее полными надежды и грусти голубыми глазами.

Стас перевел взгляд на настенные часы, тихо, но безжалостно быстро оставляющие прошлому драгоценные секунды, и поднялся со своего места.

– Спасибо вам, Галина Викторовна. Я побегу, нужно к отъезду готовиться, – с сожалением сказал Стас и направился в прихожую.

– Иди, мой хороший, еще увидимся, – с нежностью обнимая мальчишку, сказала Галина Викторовна. – И помни, только от тебя зависит, как сложится твоя судьба, потому что ты ее полновластный хозяин. Ты! Ни родители, ни обстоятельства не властны над тобой, – шепнула она ему на ухо и проводила взглядом до соседней квартиры.

В Домодедово Стаса и его родителей встретил однокашник и закадычный друг отца, широкоплечий добряк дядя Сережа. Погрузив чемоданы в старую служебную волгу черного цвета с военными номерами, они покатили к месту, где Стаса ожидала новая жизнь.

Через час машина завернула во двор и остановилась у первого подъезда серой панельной пятиэтажки. Фасад был утыкан круглыми спутниковыми тарелками, напомнившими Стасу ледянки, на которых он с друзьями летал с высоченных сопок. Ветер сдирал с деревьев красочную осеннюю листву, подхватывал и кружил, словно играя с ней. А потом аккуратно укладывал живым пестрым ковром вокруг дома.

– Приехали. Ленька, держи ключи, – дядя Сережа извлек из внутреннего кармана камуфляжной куртки слегка помятый конверт и протянул его отцу своей могучей рукой.

Отец с другом вышли из машины и закурили. Дядя Сережа открыл багажник и хотел выгрузить чемоданы.

– Оставь, кури спокойно, – остановил его отец. – Стас, займись багажом. Ань, возьми ключи, – отдал распоряжения отец.

– Четвертый этаж, двенадцатая квартира, – напомнил дядя Сережа, проведя рукой по коротко остриженной голове.

Стас закинул за спину рюкзак и взялся рукой за неподъемный чемодан. С трудом выдернув его из машины, он вслед за матерью, полусогнувшись от тяжести и пыхтя как старый паровоз, вошел в подъезд и потащился по затертым ступеням старой лестницы на четвертый этаж.

Щелкнул дверной замок, и они оказались внутри малогабаритной двухкомнатной квартиры. В нос ударил затхлый запах. У Стаса сложилось впечатление, что он попал на склад, где хранились проеденные молью старые солдатские шинели. Стены были оклеены выцветшими, потрепанными временем и домашними питомцами зелёными обоями в елочку. Пол устлан светло—коричневым, местами протертым до дыр линолеумом.