Анатолий Долженков - Дети перестройки. Юмористическая проза

Маня, в продолжение монолога, кивала головой, то ли в знак согласия с общим концептуальным построением речи сожителя, то ли уравновешивая этим движением покачивания стула.

– Перестройка, чёрт бы её побрал, вместе с рыночной экономикой, – плохо двигающимся языком изложила она прогрессивный взгляд на актуальную проблему. – Я тебе, Вася, так скажу, этот прораб перестройки так всё углубил и расширил, что в магазинах ни черта не оказалось, кроме несъедобного консенсуса. Через это вот безобразие все катаклизмы и неприятности у нас и начались.

– Вот, – достигнув крайней степени возбуждения, всё больше и больше распался Нищета. – Вот, – стуча указательным пальцем о край стола, кричал он заплетающимся языком, – дошли, наконец, до сути проблемы. Они думают, мы пьём. Спивается, мол, нация. А мы мыслим, анализируем. Они думают, мы алкоголики, хроники конченые, – перегнувшись через стол, помотал указательным пальцем у Маниного носа. – Нет, господа, ещё не совсем на дне. Не дождётесь! Барахтаться барахтаемся, но пузыри пока не пускаем. Порадовать бессмертную душу многоградусным напитком – это понятно. Этого вымогает слабая, похотливая плоть, – немного успокоившись, продолжал он размышлять вслух. – А что просит душа? Чего она жаждет? Поговорить, рассмотреть какую-нибудь важную общечеловеческую проблему через многогранную призму стакана, – рассматривая сквозь мутный залапанный стакан сидящую напротив Маню. – Так какое же это, извините, отцы – демократы, пьянство, если параллельно идёт дискуссия? Обсуждение наболевших вопросов! Вот, к примеру, возьми и введи для нашего народа указ о том, чтобы пить разрешить, а полемизировать при этом, категорически запретить. Что будет?

– Что? – заинтриговано прошептала Маня, не веря, что такое вообще возможно.

– А вот что, – наставительно изрёк Нищета. – Ты когда-нибудь, видела, чтобы наш народ, собравшийся где-нибудь, когда-нибудь, по какому либо поводу пил молча? Если, конечно, это не слёт глухонемых?

– Не приходилось, пожалуй, – после непродолжительного раздумья призналась Маня. – Даже наоборот – всегда много шума от выпивших бывает. Гомонят под градусом, а как же иначе? Чем выше градус, тем громче речь.

– Вот именно! – удовлетворённо подвёл черту Василий Митрофанович. – Мы молча пить не привыкли. Заставь нас пить и молчать – великое множество трезвенников в нашем многонациональном отечестве образуется. А это уже садизм, не нужный ни государству, ни широкой прогрессивной общественности. Какой же напрашивается логический вывод?

– Какой? – эхом вторила окончательно опьяневшая Маня.

– А вот какой. Выпивка для нашего народа вопрос второстепенный, но обязательный. Я бы даже сказал так – это вспомогательный инструмент, используемый нами для более тесного, я бы сказал доверительного общения друг с другом. Главное же – это само общение. Контакт. Обмен мыслями, если, конечно, таковые имеются в наличии, закончил он, задумчиво глядя на Маню.

– Вот тут я не согласная, – икнула Маня. – Тут я возражу. Какие бывают мысли, если на столе пусто? Как общаться на голодный и трезвый желудок? Тут ты что-то того – загнул маленько.

– Твоя малограмотная реплика только подтверждает правоту моего философского мировоззрения, – снисходительно ухмыльнулся Нищета. – Как это не трудно, я всё же попытаюсь озвучить твою примитивную мысль нормальным литературным языком. Вот как надо грамотно построить фразу. Если индивидуум испытывает определённые финансовые затруднения, он не в состоянии удовлетворить свои первоочередные жизненные потребности. Правильно я перевёл? Да. Предложение построено правильно, но сама по себе мысль ошибочна. Уверяю тебя, что путём анализа ситуации и общения с себе подобными сапиенсами решение проблемы рано или поздно, но обязательно будет найдено, – ударив кулаком по столу, закончил он.

– Уж больно заумно – обиделась Маня. – Много тумана и вообще непонятно. А что касаемо грамотности, то ты знаешь, я и восемь-то классов с преогромным трудом одолела, спасибо учителям многострадальным. Сколько они через меня мук приняли. В сельскохозяйственных техникумах, как некоторые, не училась.

– Техникум – это так, эпизод, вырванный из жизни, – небрежно отмахнулся Нищета. – А вообще-то образование у меня высшее.

– Откуда оно у тебя взялось высшее-то, – засомневалась Маня. – Мне-то хоть не наворачивай. Никогда высшего не было и вдруг на тебе. С неба упало. Ну, Вась, ты просто чудишь без гармошки.

– Здрасьте. А высшая школа верховой езды при городском ипподроме? – обиделся Василий Митрофанович. – Я, между прочим, имею диплом с отличием.

– Точно, точно, – развеселилась Маня. – Имени лошади товарища Будённого. Как же, как же, что-то такое припоминается. Смутно, правда. Но кажется мне, что ты и там заочно учился, а лошадей исключительно на картинках видел.

– Не ёрничай, женщина, – строго оборвал потерявшую чувство меры подругу Нищета. – Тебе с твоим ущемлённым интеллектом этих тонкостей не понять.

– Куда уж нам серым да рогатым, – продолжала обижаться Маня. – Вы уж меня извиняйте, Василий Митрофанович, что сижу в Вашем присутствии. Полиартрит, знаете ли, суставов. Ходовой механизм обездвижен недугом.

– Ну, ну. Давай без обид и грубых слов, – примирительно пророкотал Нищета. – Они режут мне слух. Да и расстраиваешься ты понапрасну. Пойми, не о том я речь веду. Возьмём вопрос, затронутый тобой выше. Пьем, говоришь, не то. За здоровье своё опасаешься, сомневаешься в качестве продукта.

– Уже не сомневаюсь, если сразу не отравились, – продолжала грубить Маня, всё ещё сердясь на сожителя.

– Неважно. Вначале же были сомнения. И касались они качества напитка. – Ка-чес-тва, – произнёс он по слогам, пытаясь втолковать женщине важность вопроса. – А проблема качества – глобальная, Маня, проблема. Мирового значения проблема. И на телевидении и в прессе по этому вопросу постоянно идёт широкая полемика и дискуссия, – что-то припомнив, он рассеянно осмотрелся по сторонам. – Где-то недавно совсем читал я в газете.… Где-то здесь…

Взгляд его упал на кучу мусора. Не без труда поднявшись, кряхтя и охая, побрел к куче и принялся тщательно рыться в ворохе скомканных газет. После долгих поисков, наконец, извлёк из кучи жёлтую, порванную в нескольких местах газету. Вернувшись на прежнее место, он обеими руками аккуратно разгладил находку на столе и, водя по строчкам пальцем, беззвучно зашевелил губами.

– Нашёл. Вот она, заметка эта. Интереснейшая, скажу я тебе, Маня, информация промелькнула в желтой прессе. Качеству продукции посвящается и разным там напиткам, которые реализует населению наша торговая сеть. Послушай, как кроет наши товары и продукты питания не совсем зависимый автор, – скребя пальцами волосатую грудь, стал он читать вслух: «Организмы наши настолько отравлены всякой дрянью: пестицидами, гербицидами и другими ядами, содержащимися в продуктах питания, реализуемых населению, что здоровье нации в последнее время сильно пошатнулось. Наука просто поражается тому факту, что мы всё ещё живы, как-то шевелимся и даже, сгоряча, затеяли перестройку». Ну, как тебе такие разоблачения посреди демократии? Да – а – а! В эпоху развитого социализма от такого острого критика и мокрого места не осталось бы за подобного рода откровения. А теперь пиши, что хочешь, и ничего тебе за это не будет. Теперь все смелые и храбрые, когда никто и ничто не угрожает. Впрочем, в отношении перестройки я, пожалуй, согласился бы с автором. Это точно симптом отравления. Можно не сомневаться. Да и всё остальное не признак отменного здоровья, – подвёл он неутешительный итог, вновь откидываясь на спинку стула. – Ты вспомни, Маня, огорчала ли тебя проблема качества продуктов на заре перестройки? – Нет, не огорчала, – так и не дождавшись ответа, после небольшой паузы продолжил он. – И меня не огорчала. Никого не огорчала, что самое интересное. В переходный, так сказать, период больше нажимали на количество. Давай, и как можно больше. Съедали все, подчистую, и любого качества. При прежних, конечно, ценах и зарплатах. Не было же ничего! Ни на витринах, ни в магазинах. Только дай, брось в очередь хотя бы что-нибудь, похожее на пищу – всё разметут. Стадный инстинкт выживания. Зов желудка.