Виктор Брагин - Кафедра революции. Роман

Торговый пассаж Great Nortern Mall втиснулся между гостиницей и офисным зданием. Тут же небольшая стоянка такси с одним единственным автомобилем, классическим лондонским кэбом. Водитель такси, похоже, это тот, что курит неподалеку, возле урны. Судя по возрасту, он должен был еще застать тех парней. Лучшего кандидата для расспросов мне в этот час все равно не найти, и я обратился к нему. Таксист некоторое время не понимал, о каком «позоре» идет речь. Когда до него наконец дошло, он назвал стену «линией мира» и сказал, что сможет меня отвезти, «если сэр желает». Сэр желал.

Ехать оказалось всего ничего. Не прошло и трех минут, как вдоль дороги потянулась стена, разукрашенная яркими граффити. Я пытался запомнить названия улиц: Фоллз роуд, Бомбей стрит, еще что-то… На Купар-вей стена стала особенно высокой – снизу бетонная, сверху металлическая, еще и с сеткой. Всего стен оказалось несколько, и я хотел ехать ко всем. Видя мой интерес и растущую сумму на счетчике, таксист оживился и стал более разговорчивым.

– На крыше вон того дома располагалась пулеметная точка, – он указал мне на самую обычную многоэтажку из темно-красного кирпича. – А вот тут был блок-пост, там дальше вертолетная площадка. Здесь стояли броневики.

Все, на что указывает таксист теперь, естественно, не содержит и следов вооруженного противостояния. Кусты аккуратно подстрижены, газоны скошены, дорожки выложены идеальной брусчаткой.

– Слушай, где они все теперь? – спросил я.

– Кто?

– Бойцы ИРА.

– Они все уже достаточно пожилые люди, ну те, кто остался в живых. Молодые с какого-то момента перестали к ним идти. У молодежи теперь другие интересы. Люди неизбежно устают от войны. Особенно от такой, в которой нельзя ни победить, ни проиграть.

Самому таксисту это тоже не особо интересно, он периодически меняет тему, начиная говорить то о футболе, то о верфи, на которой строился знаменитый «Титаник». Верфь эта, оказывается, тоже находится в Белфасте и работает и по сей день.

– Ха! Видишь тот банк? – вдруг спохватился он и указал пальцем сквозь боковое стекло. – Помнится, ИРА грабанула его и унесла аж 25 миллионов фунтов. По тем временам сумма – астрономическая. И это оказались почти что все деньги этого банка. Так они взяли и объявили свои деньги недействительными и напечатали новые, решив, что так им будет проще. Можешь себе представить нечто подобное?!

– Кто?! Англия напечатала из-за этого новые деньги?

– Да нет! Просто в Северной Ирландии у каждого банка свои фунты. То есть платежной единицей является все тот же фунт стерлингов, но у каждого банка свой дизайн банкнот. Такое только в Северной Ирландии возможно…

На обратном пути таксист ничего больше не рассказывал. Некоторое время мы ехали молча.

– Слушай, а с чего все началось? – спросил я.

– Мне кажется, это было всегда. Это продолжается уже пять веков.

– Ну а в последний раз?

– Не знаю. Я думаю, никто точно и не вспомнит. Хотя с кровавого воскресенья, пожалуй. Есть такой фильм, «Кровавое воскресенье», неплохой, кстати. Посмотри, может быть, что-то поймешь.

– Фильм так и называется, «Кровавое воскресенье»?

Таксист молча кивнул, а через минуту добавил:

– Понимаешь, подобные вещи иногда случаются. Никто точно не может сказать, когда это произойдет и почему. В такие времена главное, это когда к тебе придут, не оказаться одному и без оружия.

Наш город видел многое, и его трудно чем-то удивить. Революции, войны, холокост, было у нас и свое кровавое воскресенье. Рига раньше любила «поучаствовать».

Когда-то эта улица называлась улицей Революции. Я вспоминаю это всякий раз, когда иду мимо бывших цехов Руссо-Балта. В моем сознании «Революция» и «Руссо-Балт» чем-то связаны. Подозрительно тихо здесь сейчас. Чудище революции притаилось где-то, спит в каком-то дальнем углу. Может быть, за теми контейнерами для отходов; а может быть, за облезшей вывеской «Кока-Колы» на заброшенном киоске; или там, во дворе-колодце, где на стене дома красуется дерзкая надпись. Надпись гласит: «Может быть, я и дерьмо, но у дерьма есть пистолет». Мой друг Ромэо клянется, что это писал не он, хотя сам живет в этом доме, а надпись сделана в той же системе координат, что и большинство его высказываний. Человек, повторяющий «Если я не стану богатым, то богатым не станет никто!», вполне мог сделать подобную надпись.

Первый этаж старого корпуса Руссо-Балта реанимирован, там открывают очередной магазин, по-моему, уже третий за этот год. Ну давайте, посмешите нас! Вход украшен воздушными шариками, а витрины – яркими процентами скидок. Выглядит все достаточно торжественно и весело. Но я-то знаю, что будет с этим магазином через какие-нибудь три-четыре месяца. Чего только не открывали на этом углу: и кафе, и парикмахерскую, и строительный магазин. Теперь вот они… Но очень скоро, я уверен, в витрине восстановят самую популярную нынче в городе вывеску – «Сдается». А пока нарядные продавцы зазывают меня внутрь, обещая бесплатный бокал шампанского за первую покупку.

– Ничего у вас здесь не пойдет, лучше сворачивайтесь сразу! – каркаю им пессимистичный я.

Мне никто не верит.

– Людей нету, город пустой, – развожу я руками. – Сворачивайтесь! Меньше денег потеряете.

Нет, все бесполезно. Они еще не поняли, что этой стране пришел конец. Ну ладно, очень скоро поймут, видимо, каждый должен дойти до этого сам.

Европы не получилось. Очень себе советская страна, только подразвалившаяся. За десять лет Евросоюза мало что изменилось: те же заброшенные заводы и склады; по окраинам – хрущевки и девятиэтажки; машину еще не раз тряхнет на раздолбанной дороге. Никто ничего тут строить и не собирался, руины стоят практически в самом центре. Если в Советском Союзе наша республика считалась чем-то вроде мини-Европы, то теперь это недоевропа, задворки, неразумная вороватая окраина.

Ромэо долго гремит цепочкой, открывая дверь. В нос мне ударяет запах старой квартиры в старом доме – его знают все, кто хоть раз бывал в домах, образующих дворы-колодцы. Евросоюз пока не смог победить этот запах. Возможно, этот запах переживет Евросоюз.

Я посмотрел фильм «Кровавое воскресенье», вернувшись в Ригу из Белфаста, и теперь хотел пообщаться с Ромэо как с главным толкователем искусства. Если быть точнее, то он сам предложил мне встретиться, сообщив, что у него есть кое-какие идеи.

Ромэо человек достаточно занятный. Он умеет увлекать других, сам при этом не увлекаясь. Может подсунуть нечто крайне интересное, а через неделю и не вспомнить об этом. Главный талант Ромэо – умение все правильно преподнести. Если это книга, то обязательно настольная, если фильм, то откровение. А через некоторое время оказывается, что сам Ромэо читал всего лишь несколько страниц своей великой книги, а фильма он вообще не видел. Не имея сколь-нибудь серьезных познаний ни в одной сфере, мой друг умел производить впечатление человека начитанного и всесторонне развитого. Глубина познаний заменялась у него интуицией, и, надо сказать, интуиция Ромэо редко когда подводила. Поэтому я всегда с интересом прислушивался к его новым идеям фикс. Он их скоро забудет, а там может быть что-то интересное.