Светослов - Страсти по Фаусту. Роман

Никанорыч отвлёкся от своих размышлений, бросавших его в болезненный жар, поскольку глаза его вдруг остановились на том, что могло оказаться спасительным в данной неадекватной ситуации. И Лёва застыл на месте. Прямо перед ним в груде какого-то утильного хлама валялась видная книга… Никанорыч плавно приблизился к ней и взял её в руки. Он про себя прочёл название на обложке:

«Н. В. Гоголь. Мёртвые души…»

Вот оно! Неспроста всё это… Ой, неспроста… Мёртвые души просто так не валяются. Каков смысл! И ведь он, Лев Никанорович Башковитов теперь тоже является одним из тех, кто постиг эту леденящую изнанку действительности, затуманенную сладким дымом Отечества…

Тут он вдруг вспомнил ещё кое-что, отчего взгляд его прояснился до слёз, и он мысленно вымолвил:

«А ведь началось-то всё тоже с книги, – „Капитал“! И здесь книга… Неспроста всё это. Значит, помнят меня ещё там, где всё в радости. Значит, не забыт ещё я, не пропал до конца…»

Внезапный визг протекторов заставил Никанорыча вздрогнуть и спрятать книгу за пазуху, – проезжавший мимо легковой автомобиль не вписался в поворот, отчего въехал на обочину и тут же вырулил обратно на трассу с непонятным покрытием. Лёва проводил взглядом спятившую легковуху и подумал:

«Вот сумасшедшие. Все что ли они тут такие? Вот попал я… Да, надо что-то предпринимать… Нет смысла околачиваться без нужды в этой глухомани с её обломами… Как точно! Обломы! Ресторан назывался „Обломов“! Вспомнил… Вот же блин, реально ирония судьбы… Обломов… Вот жуть-то! А город это какой? И что за провалы такие в памяти? Да, надо что-то делать. Как-то спасаться надо, выходить из всего этого бреда…»

Никанорыч остановил размышления и направился туда, куда подсказывала ему интуиция, а она, эта его интуиция, как известно, никогда его не обманывала…

Внезапный надрыв какой-то пьяной шальной гармони заставил Никанорыча вздрогнуть и застыть от озноба… Откуда-то доносилось разухабистое рыдание этого русского инструмента, вобравшего в себя грозовую тоску, и безумную радость всех эпох и раскладов; и голоса… голоса – мужской и женский, да как запели! В терцию! Чисто! Да с такой ностальгией, с таким отчаянным откровением, с такой душой нараспашку… Вот она, Русь обнажённая, воля всегранная, заплутавшая в ухабах да просеках, среди кутежей да исповедей, в глухомани родимой, хоть и не виданной ранее, но чувствуемой всеми нервами, всей промозглой и чуткой натурой, рождённой не для корысти, – для пений и светлых деяний во благо Рода, святой Руси, Духа единого… Никанорыч стоял, оцепенев от всего, что он чувствовал в данный момент. Он не желал двигаться, ему было уютно и радостно от этого пения под гармонь, неизвестно кем надрываемую, и он, уже не горюя от собственной горечи и утраченных средств, как и памяти, мог только врастать в это поле энергии, охватившее и нежившее бессмертную душу его всей силой любви и смертельной кручины…

В то время как Лев Башковитов размышлял о смысле всей жизни, пребывая в состоянии нового бодуна с драматической ностальгией и будучи лишённый всех дивидендов и командировочных, а также части своей драгоценной памяти, в аэропорту города Обломова приземлился очередной авиалайнер с Лютневым на борту. Спецкор сошёл с трапа, миновал все пункты проверки и вышел, наконец, к стоянке такси… Итак, спецкор Илья Лютнев, одетый в кожаную куртку и джинсы, с сумкой через плечо стоял теперь в ожидании машины такси. И ожидание это было очень недолгим, можно сказать, его и вовсе не было. Местный таксовоз тут же подрулил к спецкору, и опытный водила, высунувшись из машины, спросил у Лютнева:

– Далёко едем?

– В отель! – ответил Илья.

– Садись! – тут же сказал водила и приоткрыл дверцу.

Спецкор уселся в машину рядом с водителем и мягко захлопнул дверцу. Водила вырулил на дорогу с большим указателем г. ОБЛОМОВ, затем выжал газ, и таксовоз рванул по трассе в отель города Обломова… Если бы Илья Лютнев обратил взор назад, то он бы непременно увидел изящную иномарку, неотступно и плавно двигавшуюся вслед за таксовозом, в котором ехал Илья. И в ней, в этой иномарке сидела весьма неоднозначная молодая особа… А следом за этой респектабельной иномаркой шурындила какая-то колымага образца пятидесятых годов…

Но Лютнев был погружён в свои мысли, и ему было не до иномарок и колымаг с дорогами. Он уточнял мысленный план своей стратегии…

Спустя полчаса в городе Обломов началось оживление… Легковой автомобиль, в котором ехал спецкор, остановился у входа в отель «ОБЛОМОВ». Из машины вышел Илья Лютнев. Машина уехала. А спецкор направился в отель…

В холле отеля Илья прошёл к стойке оформления, за которой сидела степенная мадам с невозмутимым взглядом и массивными перстнями на пальцах.

– Здравствуйте. Мне бы номер отдельный… дней на семь, – корректно произнёс Лютнев, заискивающе глядя на портье.

– Сейчас посмотрим, – ответила мадам-портье.

Она непринуждённо взглянула на Лютнева, тут же открыла свой реестр, пробежалась взглядом по списку; затем остановилась на нужном месте и снова посмотрела на спецкора:

– Вы к нам на отдых?

– Нет. Я спецкор, репортаж буду делать, – ответил Лютнев, слегка напрягаясь.

Мадам-портье опять погрузилась в реестр, остановилась на нужном месте, глянула на спецкора и доложила:

– Есть свободный номер «Икс»…

Лютнев с удивлением глянул на портье и полез в карман за паспортом… Получив паспорт Лютнева, портье принялась оформлять для спецкора номер в отеле… Вот ведь знают же, что предложить!

Тем временем иномарка с гламурной особой остановилась возле типичного провинциального здания с невзрачным фасадом и вывеской «Арт-сектор». Из машины вышла эта самая леди и зашла в здание. Миновав незатейливый холл, она пошла по длинному коридору…

Итак, по стандартному коридору этого неоднозначного здания двигалась стройная леди. Нет не так. Совершенно точно будет вот так: в изящных туфлях, возвышающих стройные ноги, уходящие в мини, по коридору целенаправленно двигалась молодая обворожительная особа с грациозной фигурой и выразительным взглядом; её декольте элегантно облагораживало искусное ожерелье. Она остановилась напротив двери с вывеской: «СЕКРЕТНЫЙ ОТДЕЛ ПО БОРЬБЕ С ТЕНЕВИЗМОМ» и нажала на кнопку дверного пульта…

В кабинете раздался мелодичный сигнал.

Главный – Леонид Грозовой, – крепкий человек лет сорока, одетый по-деловому, тут же нажал клавишу пульта, прозвучал сигнал, дверь открылась…

Увидев прибывшую леди, Грозовой с удовлетворением произнёс:

– Ну наконец-то. Уже заждались тебя, ненаглядную.

Супермодель изящно зашла в кабинет, закрыв за собой дверь, и, на ходу весело бросив: «Всем – салют!», непринужденно уселась в кожаное кресло, закинув ногу на ногу. Она что-то намурлыкивала себе под нос, бесцеремонно поглядывая на патрона – Грозового.