Марат Карапетян - Арт-директор

Если вдуматься, ведь концерт – это церковная служба, сцена – алтарь, слушатели – прихожане, певец – проповедник. Американский режиссер Джим Джармуш – на мой взгляд, один из самых честных и глубоких в мире – в своем интервью сказал, что, если бы инопланетяне вторглись на Землю и изучали бы нашу жизнь, в домах они по постерам, значкам, календарям нашли бы больше всего информации о рок- и поп-звездах. Это ведь современные иконы, им мы поклоняемся, к ним обращаемся в минуты радости и печали. Спетая вовремя и в тему песня делает тебя своим почти в любой компании.

С группой из актового зала школы дела шли как-то невероятно быстро. Главным был одаренный, своенравный и быстро заводящийся юноша. Мы сошлись с ним на Битлах. О том, что я типа клавишник, быстро забыли. Репетировать мы стали в весьма своеобразном месте – на фабрике для слепых. Я играл аккорды на гитаре, лидер пел, на басу был парень, покусывающий губы, а вот барабанщик был, похоже, профи. Тогда я впервые ощутил странную связь с барабанщиком.

Вообще, музыкальная группа – это такая как бы небольшая военная часть. Певцы – это танки: всегда впереди, принимают основной удар на себя, больше всего достается им; певцам нужно много топлива, которым часто является алкоголь. Они получают травмы и часто лечатся и ремонтируются в мастерских-больницах. Гитаристы – легкая и тяжелая артиллерия, огневая поддержка. Рифы – жгут и рвут на части врагов-попсовиков, как пушечные заряды, гитарные соло – как пули, останавливают и парализуют противника. Хорошие гитаристы поливают очень круто, и чем лучше полив, тем больше оцепенения в зале. Тут надо заметить: многое зависит от оружия, но на 90% – от таланта стрелка. Басисты похожи на авиацию: нависают над всем происходящим и поддерживают боевой дух и ритм отряда. Но без надежного тыла, безошибочных и выверенных действий барабанщика отряд бессилен. Барабанщик на задней линии боя, но он следит за всеми, всех поддерживает боеприпасами, едой, бодростью духа. Иногда барабаны берут на себя инициативу в качестве соло, и в этот момент бой почти выигран. И в то же время барабанщик как ребенок: он сзади, не видит реакции зала, полностью доверяет певцу и гитаристу, смотря им в спины, видит и чувствует мир их глазами. Оттого барабанщику и сложнее всего в группе. Он должен быть любим – иначе мука. Джон Леннон говорил, что Ринго, барабанщик Битлов, лучший из них. Так же считали и лидеры The Rolling Stones , говоря о Чарли Уотсе. Когда в лучшей группе мира 1970-х Led Zeppelin умер внезапно Джон Бонем, великая команда тут же распалась. Казалось бы, что тут такого – найти ударника? Некому стало сдерживать безумие гитариста и хандру певца. Это хребет группы, ее опора и антидепрессант.

Почему я стал заниматься музыкой? Откуда это неистовство, которое заставляло меня по 5—6 часов безотрывно разучивать песню или слушать ее 100 раз подряд? Сейчас я могу точно сказать, что очень хотел быть нужным, хотел пригодиться. Об этом так точно написал в своем стихотворении Александр Башлачев:

А для чего я родился? Учителям, фальшивым и никчемным, я не верил; великая страна агонизировала на моих глазах, преданная и отданная на растерзание западным друзьям генсеком Горбачевым, чьи бегающие глазки кроме омерзения ничего не вызывали; новые люди – коммерцы, нарождавшиеся нувориши – казались карикатурой. Почему-то я не испытывал никакого влечения к бандитам и нелегальным бизнесменам, хотя женщины у них были шикарные. Тут не поспоришь. Со своими земляками-армянами, братьями по крови, я так и не смог найти общего языка, может, в силу того, что не говорил по-армянски и был неполноценным в их глазах, а может, оттого, что не разделял взгляды большинства из них, сводившиеся к вопросу: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?» Кавказские идеалы дружбы, когда твой друг тебе как брат, в уездном городе не воспринимались – впоследствии я понял, что под словом «друг» в России часто подразумевают не близкого человека, способного разделить с тобой беды и радости, а хорошего знакомого, с которым можно провести время, когда скучно/весело/нечего делать/не с кем выпить.

В 15 лет я остро осознал, что моя жизнь пуста, что я ничтожество, ожидающее своей участи в форме продвижения по жизни по понятному алгоритму: учеба – работа – женитьба – семья – смерть.

Желание созидать и найти свой мир, подсознательная тяга быть истинным творцом, а не лучшим политинформатором города (была у меня такая грамота), вытолкали меня навстречу двум ценностям, которые могли бы меня вытащить из болота жизни: любви и творчеству. С любовью у меня хронически не складывалось, и на перекрестке, выдуманном блюзменом Робертом Джонсоном, я заключил свою сделку: я стал гитаристом, а взамен отдал способность сильно радоваться простым жизненным удовольствиям. Единственное, чего я только желал: не разочаровать отца и поддержать мою маму. Просто ко мне рано пришло понимание того, что они мои дети, а не наоборот. Как-то так сложилось. И с каждым годом я все сильнее и мудрее, а они стареют и все больше становятся моими детьми.

Был назначен день моего первого концерта. За месяц до этого события начались нервы. Репетиции шли нормально. В актовом зале фабрики слепых работал учитель. Мой первый и единственный настоящий учитель музыки. В те годы таких людей называли худруками. Он точно и увлеченно показывал нам разные гитарные фишки, аккорды. Это было блаженство. Для практики мы выучили его песню «Что с тобой?» Он ее аранжировал. Я был в таком восторге от того, как гармонично все звучало вместе, от того, какой у нас талантливый учитель, что многие годы играл эту песню, лет только через 10 осознав, что бывают песни и поинтереснее.

Я должен был внести свою лепту и сочинил первую песню – мегахит «Старый дом». Петь ее было некому, пришлось самому. Я не придал тогда значения этому, потому что только электрогитара волновала мое сознание. В зале собралось человек 30‒40. Они как-то странно себя вели: говорили негромко, размахивали руками. Я опешил: в зале были в основном слепые люди. Уверен, что в этом был символизм: как вы знаете, слух у слепых обострен многократно, и если они принимают музыку – ты чего-то стоишь. Они слушали. Хлопали. Танцевали.

Концерт длился около часа, но когда он закончился, вначале было горе, а потом та радость, которой у меня никогда не было. Слова не нужны. Я полюбил мир, наш смешной зал, огромные допотопные колонки, кошку на улице, кусты на дороге. Даже стал улыбаться. И еще я понял, что у меня есть новые близкие – моя группа. Лидер нехотя похвалил меня, с кучей оговорок, но все-таки. И в этот момент я почувствовал, что концерты – это мои минуты и часы истинного счастья, и еще – я буду с моей группой навсегда, ничто не разлучит нас. Но в следующую секунду я вдруг понял, что жду нового концерта. Я не могу без него. Очень жду. И надо срочно его готовить. Сейчас же. Не теряя времени. Ночью я проснулся от осознания того, что пока не будет назначен новый концерт – жить я не смогу. И с ужасом осознал еще – я стал наркоманом, ведь я просто не могу жить без музыкальных выступлений. Считаю минуты. Часы. Дни. Сам с собой. Прокручивая в моей голове по кругу будущие песни… и соло… и фразы… и детали… и т. д. Сам себя подгоняя, сам себя, и только себя, обвиняя в медлительности. Сбылись твои пророчества – подкралось одиночество.