Ольга Малашкина - Три смерти и Даша. О том, что бывает, если тебя хочет удочерить семья смертей

– А что вы с Пашкой делали у тебя в комнате?

– Догадайся.

– Лейла. Ну, ты даешь!

– Вот именно.

– Да, он же – последний человек…

– Последний? Это здесь-то? Здесь это трудно. Здесь все последние.

– Что это ты его защищаешь? Любишь его, что ли?

– Нет, видеть его не могу.

Паша и вправду измучил девушку своими ухаживаниями. Он подкарауливал ее в подъезде и во дворе, все время искал встречи с ней, когда встречал – истерично клялся в вечной любви, звал куда-то, пытался что-то дарить, писал письма с такими глупыми орфографическими ошибками, что Лейла только смеялась, не вникая в содержание. Однажды Лейле это надоело, и она дала ему отповедь жестко и жестоко, как больше никогда не делала ни до, ни после. Пашка чуть ни разрыдался, но сдержался.

– Лейла, а правда, что сатанисты проводят свои ритуалы на голой бабе, вместо алтаря? – спросила Даша.

– Не знаю, а что?

– Просто, из тебя бы получился хороший алтарь.

– Сейчас по башке получишь за такие слова.

– А что тебе не нравится?

– Не вижу ничего смешного. Хотя, думаю, что из тебя алтарь получился бы лучше – ты плоская, на тебя ставить удобно.

– Ну, спасибо.

– Да, ладно, не обижайся.

Женщина с брезгливым выражением неприятного лица в очках смотрела на девочек из окна второго этажа. «Вот, пошли две шалавы», – сказала она. Позади нее раздался тихий стон. «Заткнись!» – окрысилась женщина.

На грязной кровати в грязной комнате лежал старик. Он медленно умирал уже несколько месяцев. У него была гангрена, и в последнее время он не вставал. Он был одинок, и неприятная женщина оформила над ним опеку за право наследования трехкомнатной квартиры и делала все, чтобы скорее вступить в эти права. Старик слабел с каждым днем и не имел сил противиться.

Женщина взяла сумку и, не прощаясь, ушла, раздраженно хлопнув дверью.

Во дворе она встретила дядю Витю.

– Здравствуй, дочка.

– Какая я тебе дочка, старый хрен?!

– Нехорошо так разговаривать. А хлебушка у тебя не будет?

– Пошел к черту!

– А сигаретки?

– Я, что – неясно сказала?

– А спичек?

– Пшел вон!

– Ну, что, еще не уморила старика? – вдруг отошел от привычных тем дядя Витя.

– Отстань! Я оформила над ним опеку!

– Чтобы получить его квартиру, – развил мысль дядя Витя, – А давай лучше я над тобой опеку оформлю? – неожиданно предложил он, – А? Ведь тебе эта квартира не понадобится…

– Уйди с дороги!

Вне себя от злости женщина ушла к себе домой. Дядя Витя проводил ее полным злобы взглядом своих бесцветных глаз.

17.

Паша лежал на диване, смотрел прямо перед собой и вспоминал последний разговор с Лейлой. Он еще пытался в чем-то ее убедить: «Лейла, после того, что было…» А она резко оборвала его: «Ничего не было. Отстань». Она еще много ему сказала, и он понял, что надеяться ему не на что.

Тогда он решил покончить с собой.

Сейчас он уйдет туда, где его уже ждут… Ему было все равно. Было светло (три часа дня), но в углах комнаты постепенно стало темно. Там появились какие-то неясные тени. Тени двигались, шептались мерзкими, хриплыми голосами и медленно ползли к нему. Потом от теней в углу отделился черный силуэт в свободном одеянии и стал приближаться к Паше плавной женской походкой. «Совсем, как Лейла», – подумал Паша. Женщина подошла к нему, присела рядом на диван и откинула капюшон с лица.

– Здравствуй, – сказала она.

– Здравствуй. А кто ты?

– Я – смерть.

– Почему-то я такой тебя и представлял.

– Ты звал меня?

– Звал.

– Не люблю, когда меня зовут. Обычно, я прихожу неожиданно.

– Извини. Так получилось… А куда я сейчас отправлюсь? Я уйду к сатане?

– Очень ты ему нужен, придурок.

– Но, я так старался.

– Кому что. Большинство боится к нему попасть. А я даже не уверенна, есть ли он. Думаю, что – нет. А, вот, что ада нет – я знаю точно.

– А Бог есть?

– Не знаю, я никогда его не встречала. А, вообще – ты первый, кто меня об этом спрашивает. Обычно меня просто пугаются. А ты беседы ведешь. Ну, ладно, зачем ты звал меня? Нет, подожди, я сама угадаю. У тебя несчастная любовь?

– Да.

– И ты решил, что она стоит твоей непрожитой жизни?

– Да.

– И кто же она, можно узнать?

– Это Лейла.

– Лейла? Ах, да! Знаю ее дедушку и ее несколько раз видела. Очень умная девушка и очень красивая, почти не уступает мне. Ради нее нужно мир перевернуть, а не убивать себя.

– Она – красивая? – удивился Паша.

– А ты, что – не знал?

– Нет. У меня зрение – минус девять – я почти не различаю черты лица.

– Ничего себе!… И ты хочешь сказать, что полюбил ее не за красоту?

– Нет. Просто, мне казалось, что только она сможет меня понять. А что?

– Ничего. Просто, очень редкий случай в моей практике. Понимания, конечно, ищут многие, но, чтобы – не зная о красоте… Да-а… Очень редкий случай. О такой любви многие мечтают.

Женщина взяла Пашу за руку.

– Слушай, а почему ты решил покончить с собой именно так?

– Да, просто хотел заснуть, чтобы больше не просыпаться.

– Все так думают. Только они не знают, что в таких случаях умирают оттого, что захлебываются собственной рвотой. Ну, что, пойдем? Разболталась я что-то с тобой.

– Пойдем. Но, меня же не…

И тут Пашу начало рвать. Он наблюдал за этим как бы со стороны, а сам лежал на спине, раскинув руки, и ничего не мог сделать. А ему очень хотелось подняться и что-нибудь сделать, ведь жить сейчас он хотел, как никогда. «Если я выживу…» – подумал он и начал захлебываться.

Тут в комнату вошла Пашина мать – матушка Людмила. Сегодня она вернулась домой раньше, чем планировала. Она сразу все поняла, испугалась, но не растерялась, а схватила сына за шиворот своими могучими руками (матушка была высокой и полной) и потащила в ванную. Она наклонила его над ванной и стала вызывать «скорую». Когда его увозили, он шептал: «Лейла… Лейла. Лейла!» – а мать сжала кулаки от злости. Потом он слезно умолял реаниматоров откачать его.

Когда «скорая» уехала, матушка постояла немного, собираясь с мыслями, потом захлопнула дверь в квартиру и решительным шагом направилась через двор – к Лейле.

Девушка оказалась дома и, когда открыла дверь, и матушка, уже набравшая в грудь воздуха, чтобы разразиться гневной речью, не смогла ничего сказать, залюбовавшись ею. Девушка была в коротком халатике, не скрывавшем фигуры. Она кротко улыбалась, а глаза ее светились участием. Впрочем, когда она увидела состояние матушки, это выражение лица быстро сменилось тревогой.

– Что-то случилось, тетя Люда? – спросила она.

– Для тебя – матушка Людмила. Что ты сделала с моим сыном, ты – блудница, дочь блудницы?!

– Я? – опешила девушка.

– Он все время тебя звал, когда его увозили в больницу. Как будто ты не знаешь! Отравился он.