Андрей Расторгуев - Проводник

– …Отвязать, – услышал голос незнакомки, похожий на далёкое эхо. – И осторожно. Держите его под прицелом. Полностью раздеть. Вещи сразу в мешок. Потом снова свяжите и посадите в телегу.

– Думаете, он опасен, Айдесима? – недоверчиво спросил кто-то из солдат.

– Не знаю, – прозвучал в ответ задумчивый женский голос. – Не знаю…

«Айдесима. Что за странное имя», – думал Николай, наблюдая сквозь пелену медленно рассеивающегося чёрного тумана, как один человек распускает ремни на его руках, а другой целится в грудь из длинного мушкета.

– Из другого мира, говоришь? – Глаза собеседницы недоверчиво блеснули сквозь прищур. – И где же находится твой мир?

– Понятия не имею. – Заметив, что женщина хмурится, Николай поспешил объяснить: – Ну, не знаю я как сказать. Понимаете, наши миры существуют независимо друг от друга. Кое-где соприкасаются. В таких местах и можно переходить из одного мира в другой. Но как это происходит, ума не приложу.

– Ты же перешёл.

– Да, но сам не знаю как. Сдаётся мне, постарались ваши… Эти… Тот, с опалённым лицом.

– Вызывальщики?

– Угу. Я прямо на них нарвался. Видать, сделали там что-то, и меня перебросило.

– Странно… – Женщина задумчиво уставилась в дальний угол, куда практически не проникал свет.

Здесь, в тесном сарае, Николай оказался, когда их отряд вошёл в небольшую деревушку. Его посадили под замок, бросив охапку сена. Снаружи приставили солдат. А до этого часа четыре без малого пришлось трястись в телеге. Всю дорогу он то лежал, то сидел, то полусидел, созерцая проплывающий мимо унылый пейзаж и небо в зеленоватых разводах. Всё разнообразнее, чем вечно сгорбленная спина возницы перед носом да три неизменных всадника позади. Сказать по-правде, никакой дороги не было и в помине. Ехали по более-менее ровным полям и перелескам. Только у самой деревни под колёсами зашуршал гравий с песком.

Пока не остановились в ближайшем дворе, с Николаем никто даже не пытался говорить. Всё между собой болтали. Да и здесь он удостоился лишь нескольких коротких фраз от солдата, которому Айдесима дала какие-то указания насчёт пленника:

– Слазь. Пошёл вперёд. Прямо иди. Сюда давай.

Очень похоже, кстати, что «Айдесима» – вовсе не имя, а нечто вроде звания или титула. Подчинённые – а женщина, без сомнения, была у них за главного – то и дело раскланивались, обращаясь к ней подчёркнуто вежливо, с каким-то внутренним трепетом:

– Да, уважаемая Айдесима. Всенепременно, Айдесима. Как прикажете, Айдесима. Всё, что ни пожелаете…

Особенно усердствовал третий, до поры отсиживавшийся в лесу, приглядывая за лошадьми. Буквально из кожи лез, чтобы угодить своей командирше. Наверное, личный слуга. И одет проще, чем остальные, и не вооружён. Хотя какая-то коротенькая шпажонка, больше похожая на длинный кинжал, всё же висела у него на поясе.

Вот и выходит, что имя своей спасительницы Николай так и не узнал. Впрочем, вряд ли можно говорить о ней, как о спасительнице. Ну да, освободила. А потом что? Сама же и повязала. Будто своих мужиков ей не хватает…

Там, у леса, Николая раздели, явив придирчивому взору Айдесимы его заметно округлившееся после ухода на пенсию, ничем не прикрытое тело. Не то чтобы он стеснялся. От врачей, среди которых почему-то сплошь одни женщины, ещё не такое терпел. Продрог просто. Сказывалась проклятая сырость и промозглый воздух. Даже от слабого ветерка пробирал озноб. Родная, изрядно перепачканная и насквозь промокшая одежда, уже упакованная в холщовый мешок, была сейчас желаннее любой другой. Пусть даже самой сухой и тёплой.

Не в силах сдерживаться, Николай трясся всем телом, громко клацая зубами. И вид имел, наверняка, жалкий, раз уж Айдесима кинула слуге свой плащ, приказав укрыть им пленника. Плотная ткань, похожая на брезент, хорошо защищала от ветра и влаги. А мягкая подкладка бережно хранила тепло, не давая мёрзнуть. Тем и спасался в пути, пытаясь укутаться как можно плотнее. Правда, чертовски неудобно это делать, когда твои руки стянуты ремнями.

Чуть позже в сарай заглянула Айдесима, устроившая форменный допрос. Как положено, с аргументами и доказательствами, в качестве которых прихватила одежду Николая. Без прелюдий сразу взяла его в оборот:

– В твою сказку о потере памяти я не верю. Ты можешь, конечно, и дальше ничего не говорить, но вот что мы имеем. – Она показала ярлыки на поясе брюк и на воротнике рубашки. – На твоей одежде тайные письмена и знаки. Заклинания, которыми пользуются колдуны. Сам ты выглядишь чужаком. Нашли тебя у вызывальщиков распятым на колесе. Так поступают либо с жертвой для ритуального кровопускания, либо с одержимым. Идя по их следу, я наткнулась на место силы, где явно проводился вызов. Жертву зарезали бы там. Тогда кто привязан к колесу?

– Вероятно, тот, кого вызывали, – вздохнул Николай, прекрасно понимая к чему клонит его дознаватель.

– Вероятно, – повторила та.

– И кого же таким способом вызывают?

– Демонов.

– Разве я похож на демона?

– Нет. Но это и не важно. Для местных достаточно того, что выглядишь чуть по-другому. Что говоришь растянуто, словно тебе наш язык не родной. Что мыслишь не так, как все. Что носишь другую одежду. И прочее, прочее… В их глазах ты демон. Значит, надо тебя обезглавить и сжечь.

Весёлая перспектива, чёрт побери. Стоило сюда так рваться, чтобы закончить на плахе? Везёт, как утопленнику.

– Зачем вы мне всё это говорите?

– Хочется услышать правду.

– Разве вы не считаете меня демоном?

– Не говори ерунды. Я слишком хорошо их знаю, не будь я Айдесима.

Тяжело вздохнув, Николай мотнул головой:

– Боюсь, мне никто не поверит. Я сам себе с трудом верю.

– Предоставь судить мне об этом. Итак, я слушаю.

Он откинулся на сене. «Что ж, хуже не будет». И выложил всё, что вспомнил. Всё, что знал или мог знать…

Кажется, она поверила. Причём сразу и безоговорочно. По крайней мере, дала это понять. А может, ей попросту требовалось время, чтобы всё осмыслить. В любом случае Николай получил передышку вместе с миской застывшей каши, одеждой и относительной свободой, когда ему, наконец, развязали руки.

Каша была твердокаменная, но голод, как известно, не тётка. Съел всё, с трудом пропихнув этот крошащийся цемент в горло. Затем принялся разгребать вещи.

Вся одежда оказалась только местного покроя. Ни одной собственной шмотки. Даже вместо трусов, не имевших ни русского, ни импортного ярлыка, ему подсунули короткие кальсоны. С виду те же «семейники», но узковаты в бёдрах. Ещё были штаны без пуговиц, на завязках. Ладно, хоть с ширинкой. Просторная рубаха, чьи рукава-раструбы тоже стягивались вшитыми тесёмками. Такая же тесьма шла по воротнику. Ну, и короткий кожаный колет – как и всё прочее, на шнуровке.