Гали Манаб - Олигофрен

Отец срочно связался с братом, живущим в Алма-Ате, в то время столице Казахстана, тот использовал все свои полномочия, и в течение менее суток был привезен в нашу областную больницу «кювез» – это специальное оборудование для «донашивания» подобных детей. Только на третьи сутки после родов матери сообщили, что пошла положительная динамика и что есть надежда на возможность мне выкарабкаться. Это известие придало ослабевшей маме надежду, и она буквально ожила. Она день и ночь напролет молила Бога, лишь бы выжила ее «принцесса Будур». И лишь в двухмесячном от роду возрасте меня выписали из больницы. Вот как я тяжело досталась родителям. Медики прогнозировали, что лишь к третьему году своей жизни я, возможно, догоню в своем развитии своих сверстников. Но, невзирая на все прогнозы медиков, я, по словам матери и на удивление всех окружающих, развивалась быстрыми темпами и к году наверстала все «недоразвитое». И поэтому меня прозвали «скороспелкой». И по жизни у меня складывалось все наперед.

И в первый класс я пошла в 5-летнем возрасте, вместе с 7-летним братиком. Поначалу родители посадили меня за парту, лишь потакая прихотям избалованной дочери. Но, невзирая на свой возраст, я, как спорное растение, стараясь не отставать от своих семилетних одноклассников, на удивление всем училась хорошо. И к концу первого класса у учителей не было основания не переводить меня во второй класс. Но в третьем классе у меня начались всевозможные проблемы с успеваемостью. Программа третьего класса не усваивалась мною ввиду возрастных особенностей психики. Но не ходить в школу или пойти на класс ниже я, по словам родителей, не соглашалась ни в какую, закатывала истерики, дабы не разлучаться с Кайратом. И тогда маме пришлось бросить работу и заниматься мною по определенной, специально для меня одной разработанной программе. И лишь к 9 годам я начала самостоятельно справляться со всеобщей учебной программой для 11-летних детей. Дальше все пошло, как по накатанной.

И таким образом среднюю школу я закончила в 15 лет. В то время такое явление было редкостью. Это в настоящее время психологами проводятся по такому явлению много исследований; набираются экспериментальные классы пятилетних детей, которые успешно справляются, казалось бы с непосильной по возрасту деятельностью.

В детстве я подражала во всем братику. Я, говорят, отказывалась даже юбки носить, требовала мне покупать брюки, также как и братику. Мои такие наклонности вызывали у мамы опасения. Она боялась, как бы я не выросла у нее мужеподобной особой. Но к периоду полового созревания я полностью преобразилась. Меня стали интересовать чисто девчачьи «заморочки».

Возможно, оттого что меня сильно любили, и поэтому я чувствовала на себе постоянную родительскую опеку, мне не терпелось повзрослеть и начать самостоятельную жизнь. Как бы я ни любила родителей и как бы ни была сильно привязана к любимому братику, меня всегда привлекала перспектива жить самостоятельной, без опеки родителей, жизнью, возможно даже вдали от родителей. Помню, когда училась еще в 4 классе, я почему-то сильно увлеклась, если это можно так назвать, балетом. Меня сильно привлекала пластика балерин, этот свободный полет в танце. «Вот это настоящая жизнь», – думала я. Я собирала вырезки из красивых журналов с изображением балерин. Однажды мне попалась статья о жизни людей балета. Это, казалось, особый, и что самое главное, самостоятельный образ жизни, когда маленькие девочки, будущие балерины, жили в специальных школах-интернатах, вдалеке от родителей, изолированные от общества взрослых. Меня, пожалуй, эта кажущаяся свобода больше всего и привлекала. Я помню даже написала письмо в Москву, в какую-то балетную школу, с просьбой меня принять. Ответ из школы озадачил моих родителей. Школа готова была меня принять в число учащихся на общих основаниях. Основания были такие: определенный возраст, по которому я уже не проходила, а еще хореографическая подготовка, которой у меня не было тоже. В нашем захолустном поселке в то время не было никаких детских кружков, кроме рисования. Я была сильно расстроена, когда узнала, что в балетную школу детей готовят с раннего детства, самое позднее с 4 лет. Так что, как бы меня ни считали «скороспелкой» мои родители, но в данном конкретном случае оказалось, что я уже «стара» для балетного искусства. Но балетом я «болела» недолго. Я еще с детства человек увлекающийся, и у меня вскоре появились другие увлечения.

Когда мы с братиком перешли в 6 класс, у нас в поселке открыли музыкальную школу. Там были только три класса по трем инструментам; по классу фортепьяно с продолжительностью учебы в 7 лет, по классу баяна – 5 лет и по классу домбры (это казахский национальный струнный инструмент) – 5 лет. Помню, как я возжелала играть на фортепьяно. Теперь у меня была новая «болезнь», я «заболела» пианино. Но нас с братиком не взяли, поскольку до окончания средней школы мы не успевали закончить музыкальную. Я, как всегда, вся в слезах устроила родителям мировую истерику.

– Принцессочка моя, – успокаивала меня мама, – понимаешь, вы по возрасту не проходите. Выберите другой инструмент, идите в класс баяна, например, там тоже со второго года обучения будут занятия по фортепьяно.

– Не хочу я на баян, это мужской инструмент, пусть Кайрат идет на баян, а я хочу на пианино. И вообще, мне еще всего 9 лет, и я успею в 16 лет закончить учебу в музыкальной школе.

– Так то оно так, но школу ты закончишь в 15 лет, и что, вместо того, чтобы поступать в институт, как все, ты еще два года будешь доучиваться в музыкальной?

Как же так. Значит, Кайрат после окончания школы уедет в Алма-Ату учиться в институт, а я останусь дома доучиваться в музыкальной школе? Меня такая перспектива, конечно, не устраивала. И я, скрепя сердце, согласилась на класс баяна, в надежде, что все-таки меня научат играть и на пианино. Но меня хватило только на полгода. Во-первых, как бы я ни силилась, меня не устраивал инструмент, не любила я баян. Во-вторых, я об этом никому не рассказывала, меня не устраивал и преподаватель по баяну. Преподаватель у нас был мужчина средних лет; он был противный – толстый, лысый и с противными потными ладонями. И каждый раз, когда во время урока он хватал мои руки своими потными ладонями, меня бросало в дрожь, то ли от омерзения, то ли еще от какого-то чувства. Мне было неприятно. И вообще, я в нем не видела учителя, мне он почему-то казался противным «самцом». В свои-то 9 лет я уже интуитивно ощущала, что он воспринимает меня как противоположный пол. Может, я и ошибалась, не знаю. Но, как бы там ни было, после первого полугодия я наотрез отказалась ходить в музыкальную школу. Для родителей мой отказ был полной неожиданностью. Вроде ходила с удовольствием, училась на «отлично», и вдруг, на тебе, не хочу и все. Помню, как приходила заведующая музыкальной школой и уговаривала меня продолжать учебу. Но я была непреклонна в своем решении. Я даже расплакалась, когда начали на меня напирать, и закатила опять истерику: