Валерий Хайрюзов - Болотное гнездо (сборник)

Поезд прошел Батарейную, постукивая на стыках, втиснулся в стоявшее на путях казенное стадо грузовых вагонов и, тревожно гукая, по узкой щели стал пробираться к сортировочной станции, от которой до города осталось немного – с остановкой минут тридцать, не больше. Мимо окон потянулись темные, залитые нефтью цистерны, груженные лесом платформы. Худые бетонные столбы отсчитывали последние километры до дома.

Не дождавшись станции, Сергей Рябцов схватил вещмешок, торопливо попрощался со своими попутчиками и пошел к выходу. От городского вокзала до Релки добираться непросто – надо дождаться трамвая, затем пересесть на автобус, далее пешком. От сортировочной тоже пешком, и он решил сойти здесь.

Под усталое наждачное шипение тормозов он спрыгнул с решетчатой подножки, еще раз махнул вагону и мимо сидящих вдоль перрона старушек, вынесших к поездам цветы, помидоры, огурцы, морковь и прочую огородную мелочь, зашагал к вокзалу. Поймав на себе любопытные взгляды, Сергей приподнял подбородок, как говорил ротный, «поставил нос до горизонту», напружинил ноги, и мокрый асфальт тотчас же отозвался отрывистым стуком металлических подковок.

Вокзальчик был тот же: маленький, с облупленными кирпичными стенами, тесным залом, деревянными скамейками, крохотным, похожим на амбразуру, окошком кассы и все тем же написанным местным маляром табло с расписанием поездов.

Скользнув взглядом по сидящим на скамейках пассажирам и не отыскав знакомых лиц, Сергей пересек зал, толкнул дверь и очутился на привокзальной площади. И тут ноги сами собой повернули вправо. Чтобы попасть на Релку, нужно было подняться на виадук и перейти на другую сторону над округлыми спинами вагонов. Стукаясь буферами, они дробно, точно выбивая металлическую чечетку, куда-то двигались, вновь останавливались. Сотрясая вечерний воздух, осипшими голосами переговаривались диспетчеры. Сергею почудилось – это перекрикиваются между собой попавшие в западню вагоны. Пахло обязательным для всех станций и вокзалов мазутом, углем и еще чем-то особым, дорожным, отчего ему становилось всегда тревожно и неуютно на душе. Но сейчас эти запахи лишь напомнили ему, что служба в армии, Афганистан, госпиталь – все позади. Это уже не сон – он дома.

Деревянный настил виадука оборвался прямо над серыми шиферными крышами и прокопченными домами железнодорожного поселка, отполированные до блеска железные уголки ступенек побежали вниз, где вдоль улицы желтым ровным пламенем горели осенние тополя. Сергей на секунду задержался на верхней ступеньке, глянул поверх тополей. Там, за болотистой низиной, уже была видна Релка.

«Вон за Ангарой монастырь, – очутившись впервые с Сергеем на виадуке, показывал рукой отец, – от него смотря вниз, видишь озеро. Вон черная крыша торчит – это Брюхины. Рядом наш дом».

«Ага, вижу», – уставившись глазами в забор мебельной фабрики, тянул шею Сергей. Говорил, чтоб не обидеть отца, потому как свой дом он увидел через несколько лет, когда подрос и высокий забор фабрики уже не был ему помехой.

Уткнувшись тупым носом в Ангару, почти со всех сторон подпертая водой, пред ним лежала пойма Иркута. Утыканная закопченными кирпичными постройками, прошитая белыми нитками бетонных заборов, опутанная проводами, изрытая канавами, заваленная насыпями, надрезанная железнодорожными тупиками и мокрым полотном асфальтовой дороги, по бокам которой в низкое вечернее небо отрешенно смотрели крохотные, заросшие камышом озерки, болотистая пойма чем-то напоминала перегруженную, полузатонувшую баржу, которую первой же большой водой должно было унести вниз по течению.

Он отыскал тонкий шпиль Знаменского монастыря, от него взглядом опустился до озера, на краю которого под серой шиферной крышей все так же наособицу стоял дом Брюхиных, чуть левее разглядел свой дом. Все было на месте, как и два года назад, когда он уходил в армию, и, пожалуй, мало что изменилось с тех пор, когда он впервые отсюда увидел Релку. И сейчас ему для полного счастья не хватало одного – отца с матерью. «Эх, были бы они живы», – с неожиданной болью подумал он. Даже если бы он не приехал на поезде, а прилетел на самолете или приплыл на пароходе, все равно вначале пошел бы именно сюда и, будь сейчас у него крылья, полетел бы прямо над этой намокшей, бесприютной низиной, да что там полетел, пополз бы на животе к родному дому; во всем мире не было земли роднее, чем эта, где тысячу раз все было выхожено, потрогано, проверено.

В доме после окончания летного училища жил старший брат Петр. Но в последнем письме брат сообщил, что ему дали квартиру и он должен вскоре переехать в город.

Конечно, можно было сразу же к брату, но Сергей не знал адреса. Его надо было взять у бабки Марьи, которая жила на Релке через дорогу.

Спустившись с виадука, Сергей пошел вдоль железнодорожной ветки, затем, когда она завернула к элеватору, пересек широкую асфальтовую дорогу и по узенькой тропинке двинулся к поселку. Стараясь не запачкать сапог, он перескакивал с кочки на кочку. Кое-где на топкие места были набросаны доски, отслужившие свое баллоны, тазы, кирпичи, ведра. Чтоб не свалиться в грязь и не запнуться, нужны были особое умение и сноровка – привычным к асфальту, да еще на ночь глядя, сюда нечего было и соваться. Глаза находили, подсказывали твердую опору, он прыгал, тут же находил следующую – не дорога, а полоса препятствий, знакомая с детства.

Где-то рушились и создавались государства, строились города и дороги, взлетали в космос корабли – только дорога от станции к Релке была такой же, как и пять, и десять лет назад.

В детстве для Сергея не существовало вопроса: хорошее место Релка или плохое. Ясно как день – лучшее на земле. Лишь немного позже, когда шагнул за окружавшее ее болото, он понял: есть много мест, которые, наверное, гораздо лучше и приспособленнее для жизни, чем их поселок. Но вместе с тем понял и другое: своих родителей, друзей детства, как и место рождения, не выбирают. Тот, кто первым поселился здесь, был лишен выбора, лучшие места в округе были заняты, скорее всего, страх и великая нужда загнали их в эту болотину.

Прорвавшись сквозь отроги Саянских гор, уже на ровном просторном месте Иркут начал куролесить, петлять, менять свое русло и напоследок, ободрав бок Кайской горе, полез обниматься с холодной, знавшей себе цену, Ангарой. Пустить-то она в свое ложе пустила, но еще многие километры бежали порознь, держась своей стороны – слева мутный Иркут, рядом темно-синяя Ангара.

В устье Иркута, на пологом холме, стоял Иннокентьевский монастырь, белая высокая колокольня которого сторожила эту обширную низину.