Александр Дорофеев - Гнездо времени. Карибская повесть

© Александр Дорофеев, 2017

ISBN 978-5-4483-8818-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С Петей Фетюковым познакомился я на высоте десяти тысяч метров, в самолете, который дул прямым рейсом на побережье Карибского моря, в Канкун.

Петя был непоседлив – каждую минуту менял положение кресла, то и дело баловался с откидным столиком, залез пальцем в пепельницу, перенажимал все кнопки над головой и долго выкручивал суставчик вентилятора.

Я опасался, что он вот-вот катапультируется или каким-нибудь образом приоткроет иллюминатор.

Время от времени он, как утренний петух, всхлопывал согнутыми в локтях руками, будто помогал самолету набирать высоту.

В конце концов, Петя, зыркнув мне в глаза, спросил: «Ну, ты как?!»

Вопрос застал врасплох. Я вдруг задумался: как я, на самом-то деле?

– А я в порядке! – продолжил он без паузы для моего ответа. – Годом очень доволен. Теперь-то и погулять! На Карибах! – и опять всхлопнул своими крылышками, невысоко приподнявшись, как показалось, над креслом. – Эх, ма! Десять минут – полет нормальный!

Затем он стремительно ознакомился с правилами эвакуации, заглянул под сиденье, понюхал гигиенический пакет и – внезапно заснул, сидя по стойке «смирно». «Бастурма», – отчетливо выговаривал во сне.

Уже над Шенноном Петя весело проснулся.

Ах, каков зал ожидания в этом аэропорту! Особенно в предрассветный час. Или же глубокой ночью. Таким, в минуты оптимизма, я представляю чистилище – мягкий, неопределенный свет, тихие, невесть откуда доносящиеся голоса, едва заметное движение во «фришопах».

И вдруг натыкаешься на знакомые лица. Еще несколько часов назад, в Шереметьево, они были нервны, возбуждены. Сейчас на них – покой и умиротворенность свершенной судьбы. Значительность и мудрость всепонимания мерещатся в каждом шенонском лице.

Особенно хорош бармен! Он, как апостол Петр, движением руки приоткрывает дверь в заоблачные сферы.

В баре мы и столкнулись с Петей вновь – уже как давние приятели. Он успел обследовать все закоулки здешнего чистилища, и был сражен туалетом.

– Слушай, – хлопал меня по плечу. – Хоть мойся, хоть оправляйся! Так залюбовался, что позабыл, чего хотел! Теперь, видно, потерплю до самолёта.

Вот так невероятно быстро у нас с Петей и установились самые доверительные отношения. Чистилище сближает.

Сходя по трапу в аэропорту Канкуна, мы сговорились встретиться часа через три у его отеля.

Долго ли пришлось ожидать, не знаю – время уже свернулось в подобие шерстяного клубка, из которого нитку не вытянешь.

Если о Шенноне поминалось как о чистилище, то надо признать, что отель «Пятое солнце» – это рай в параисо.

Параисо, что тоже, как известно, означает в переводе с испанского «рай», – было вокруг. Нежное Карибское море, белый песок, кокосовые пальмы, девушки, уста которых готовы молвить слово – «хай».

Отель был крепкой райской настойкой, валящей с ног. Описывать его подробно это все равно, что пытаться пересказать прозой «Демона». Или «Капитал» стихами. Все так величественно! Все так просто! «На воздушном океане, без руля и без ветрил!»

Тут были водопады и озера, джунгли и прерии, попугаи и ящеры, хижины и дворцы, дерево и мрамор, плотность и зыбкость.

И вот именно из этой зыбкости возник уплотнённый Петя Фетюков. Он заметно приосанился, лицо отяжелело, и глаза глядели, как у полководца, охватывая мир в целом, помимо мелочей, вроде меня.

– Задержался, – изрёк он. – Некоторые проблемы. Тут, куда ни плюнь, поголовные головоломки! Не ключ, а перфокарта! Щелочки, дырочки, кнопочки! Не знаешь, как в умывальнике воду пустить… – заключил сумрачно.

Впрочем, карибский бриз развеял Петину потрясенность. Сидя на пляже, он шнырял проказливыми глазками по сторонам, оглядывая северо-южно-центрально-американских, европейских и азиатских девушек. Видно, что совсем не прочь «попасти своих свиней», как говорил благословенной памяти Николай Лесков.

Можно было представить этих похрюкивающих, помахивающих скрюченными хвостиками свинок. Вот они рыщут по гигантскому подковообразному пляжу, тычась рылами именно туда, куда указывает горячее Петино воображение. Прямо на глазах из более или менее цивилизованных свиней превращаются в лесных кабанчиков, заросших серо-бурой щетиной. Один подбегает ко мне, толкает в бок и спрашивает:

– А у тебя-то, как отельчик? Сколько звезд?

– То ли две, – сказал я, с трудом очухиваясь от пляжной дремы. – То ли четыре.

– Ну, не так плохо, – покровительственно заметил Петя, – В среднем – три! Значит, уже лейтенант! А моё «Пятое солнце» – «гран туризм»! Это, пожалуй, на маршала тянет.

Когда я выходил из Петиного отеля, заметил на стене золотую доску, сообщавшую, что пару лет назад тут отдыхала чета испанских монархов. Я утаил это от Пети. Иначе бы он помыкал мной, как фельдмаршал денщиком.

Странная штука – жизненный успех! Очертания его расплывчаты, как дорога, раскаленная солнцем. На пути в свой отель я ощущал себя очень младшим лейтенантом в жёстком подворотничке и портянках.

«Да вообще, на кой ляд эти звёзды», – пытался утешиться.

И заблуждался. Поздним вечером, выйдя на балкон, увидел созвездие Ориона. Здесь, над Карибским морем, у сурового воина Ориона свой небесный пляж. Лежит безмятежно на боку. Одной рукой подпер голову, в другой – рюмка золотой текилы. Светит и не задумывается, сколько у него звезд и какого они размера.

Впрочем, как без них проживёшь? Это если есть, тогда, пожалуйста, – можешь забыть на время.

Петя проявил большие способности к языкознанию. Правда, почему-то решил, что испанский – одно дело, а мексиканский – совершенно другое. Мол, отличаются приблизительно так, как древнеегипетский от арабского.