Ангелина Кузьминых - Ромашковый чай. Стихи и прозаические миниатюрки

Выходят все и в катышках асфальт – давно не убран.
Идут, как бы в трясине утопая – никто не умер.
А на заборах имена кому-то шлют привет-привет
И луковки церковные смеются, светят, дарят свет.

Я вижу двойников и я тройник
Трилистником сорвусь с полей
Куда-нибудь… смотри не лей
Елей под ноги – навернешься в миг
Ездой не мутит до беспредела,
Между книг читаю пусто.
Колесо дрожит до хруста
В коленях – пусто и чье-то тело
Раздвоилось. Ночью не до стихов.
Молча курить в постели —
Моветон. Не доели
Вчера ничего, что ли закон сухой?

Смилостивиться государь двойник,
Отменит всякую мзду,
Повесит на грудь звезду,
Скажет, прости брат, что сразу не вник
Двойник…

Я сегодня твоя непогода – у причала не жди.
Если сможешь, как-нибудь для меня эту ночь победи,
На память мне набери поле зрелой конопли.
Если сможешь, на отмели зафрахтуй корабли.
Я в обиду не брошусь, если захочешь – усну на груди.
На причале сегодня не жди – я спрягаю глагол уйди.
Уйду ли? Уйду. Так тихо, что забудешь мои шаги,
Что не жди… не жди, что шаги мои будут легки.

Здравствуй, девочка в красном платьице!
Мне снятся прогулки по Ибице,
Тебе молчаливые флейты,
Полеты Вацлава, но эй… ты…

Но ты мне, девочка, мне не снишься,
Поющая Харе, Харе, Кришна.
Девочка-весна в красном платье
В чьем-то сне висит на распятье,

А ко мне ты приходишь раздетой
По будням. В платье красного лета
Ты уходишь чуть еле дыша,
Вернись, вернись же моя душа!

Мне женой не стала, стала сестрой,
Одеялом красным меня покрой…

Что может быть хуже двух женщин, оставшихся наедине?
Они ведут разговоры исключительно о войне,
У каждой своя линия фронта, один на двоих бой-
френд, мой первостатейный дарлинг иди ты на …! Отбой!

Сам себя заведи в уголок, присядь, подумай обо мне:
Что может быть лучше двух женщин, оставшихся наедине?
Знаешь, одна из них, рыжая, любит сыр белибе,
Другая, черная, думает в основном о тебе

И всё это под прицелом многотысячных скрытых камер,
«Ищи картинки в гугле» – не могу, sorri, я ламер!
Давай лучше сходим на пристань ждать господа бога.
Кажется, там впереди плывет его пирога…

Когда наконец-то закончится дождь
Красный ангел уснет в перспективе.
Из окна в окно чужой квартиры
Будет видно как людей бросает в дрожь.
Когда наконец-то закончится дождь
Крышу снесет, не поможет и бог.
Выйдет цикличность за синий порог
И станет слышно как волнуется рожь,
Как тикает сердце в настенных часах,
Как ночью тихо кукует ватсап.
Я ведь, дорогая, вышел в отца —
Тоже люблю сидеть у окна в трусах.
Когда наконец-то закончится дождь…

Угол в углу закругляется ночью.
Тесно в постели совсем одному,
Руку свою держу как будто бы чью.
Не поесть, не выпить – не утону.

Пункт «А» – я жму на него до упора,
Пункт «Б» – недоступен теперь, как всегда.
Перестанет мне снится крейсер «Аврора» —
Это так, милая, все ерунда…

Там, где точка восхода и крепко сцеплены руки
Пусть сердце сильнее тревожат волшебные звуки.
Я знаю на вкус твой серебряный дождь,
Знаю – ты во мне гибок и тонкокож.

Слышу твои остановки и руки мои нежны.
Слышишь? Как хорошо, что сегодня не будет войны.
Между нами мосты, мосты и города,
Большие совсем: такие как никогда.

Между нами ничто: не пропасть, не лед и не вода
И совсем не страшна глубина…

Имя твое чистой воды изумруд:
Я его берегу словно хрупкий сосуд.
Знаю – наши дни никогда не умрут,
Не свершится над ними таинственный суд.

И рыдать над ними не станет весна,
Только время идет и вокруг ни гу-гу,
Ничего совсем, кроме тихого сна,
Кроме того, что я никуда не бегу.

Кроме того, что ничего я не жду
Не на той, не на этой земле: только днесь.
Если скажешь, то я всегда пропаду.
Если скажешь, то буду, наверное, здесь.

Когда звезда в звезду врастает словно лес,
Из почвы, ниоткуда, просто так —
Мне хочется нюхнуть скорей табак,
Зажмуриться, узнав, что кто-то в душу влез
И не торопится назад. Вот так кирпич
За кирпичом и выросли стена,
Колонны, дом и снова тишина —
Прощай весна, мой верный августовский бич,
Мосты и арки, и профиль электрички,
И вензель на асфальте от дождя.
И ты прощай-прощай плакат вождя —
Инкогнито срываю и трачу спички.
И вспомню вдруг, что я лошадка иго-го:
Все это сложно снится на яву,
А попросту я больше не реву.
Всё ерунда, ментальный мусор, ничего.

В сурдопереводе своем молчишь до разрыва аорты,
Ловишь знаками, сигналишь, по-простому опять молчишь.
Сгораешь до последнего Босха, себя именуя «ты».