Роман Воликов - Драматицко позорище

Я поднялся с кровати и достал рубашку из пакета. Ткань впитала кровь, сделав пятна тёмно-бурыми. А ведь какая хорошая жизнь была. Работаю в Москве, в серьёзной организации, квартира собственная, пусть и однокомнатная, но своя, без всякой там ипотеки, у девушек популярностью пользуюсь. Как же всё это глупо.

В командировки я всегда беру с собой снотворное «феназепам», я плохо сплю в чужих кроватях. «Как удачно!» – подумал я, выпил две таблетки и заснул дурным беспокойным сном.

Утром меня разбудил Машкин звонок. Машка – моя подружка, немного моложе меня, учится на последнем курсе в Бауманском университете.

– Ты где? – спросила Машка. – В Москве?

– Нет. В командировке. Директор холдинга приехал. Задерживаюсь до понедельника.

– Жалко, – сказала Машка. – Мы же на выходные в Коломенское собирались. Погода такая чудесная стоит.

– Да я и сам не рад в этой дыре торчать, – сказал я. – Но против воли начальства не попрёшь, сама понимаешь.

– Понимаешь, – согласилась Машка. – Ладно, не скучай.

С Машкой у нас как-то сразу установились лёгкие отношения. Спим, разумеется, вместе, но живём по отдельности, я у себя, она – у родителей. Сцен ревности из-за этого не устраиваем, вообще, стараемся проблемами не грузить. Как говорится, секс без обязательств. Наверное, Машке хотелось бы чего-нибудь более серьёзного, но она хоть и девушка учёная, никогда не мог выговорить название её специальности, нечто, связанное с на-на технологиями, но ненавязчивая. «Да и проблем до нынешней ночи у тебя, как я сейчас понимаю, никаких и не было», – грустно подумал я.

Я достал из пакета рубашку и джинсы. Пятна не испарились, зато испарилась моя последняя надежда на возврат в нормальную жизнь.

«Речь, во всяком случае, связная, – констатировал я. – И мысли тоже. Значит, я не сошёл с ума. Это радует». Первым делом уничтожить улики. Если возьмут за жопу, пойду в отказуху: не видел, не слышал, не участвовал, требую адвоката. Городишко-то крохотный, подумал я, подходя к стойке портье, если ночью действительно произошло убийство, сорока уже должна была по всем углам разнести.

– Как спали? – приветливо поинтересовалась всё та же тётушка.

– Спасибо, я хорошо сплю.

– Это такое замечательное свойство молодости, – сказала тётушка. – Ни тебе давления, ни тебе мигрени.

– Подскажите, пожалуйста, как мне доехать до кладбища?

– Вам на Центральное или на еврейское? – тётушка с интересом посмотрела на меня.

– В городе живёт много евреев?

– Жило, – сказала тётушка. – Даже синагога была. Она и сейчас есть, просто закрыта. Мы в Чернобыльскую катастрофу сильно пострадали, большинство евреев под эту сурдинку в Израиль переехали за казённый счет. Такие хоромы бросали, честным трудом за пять жизней не заработаешь. А вам на кладбище проведать кого?

– Мне, вероятно, на Центральное, – сказал я. – Знакомая в Москве просила могилы родственников навестить.

– А как звать вашу знакомую, – тётушка явно запала на любимую тему. – Может, и я её знаю.

«Старая дура!» – выругался я про себя и назвал фамилию наугад. – Аниканова. Лидия.

– Незнакома, – разочарованно сказала тётушка. – Она, наверное, давно из города уехала.

– Давно, – сказал я. – Ещё ребенком. Так как на кладбище доехать?

– Садитесь на любой автобус, который едет через Наримановскую улицу. Не перепутайте, через Наримановскую.

– Спасибо! – поблагодарил я и снова выругался: «Опять эта Наримановская. Чтоб её переименовали, заразу!».

Уже сидя в автобусе, я, наконец, задал себе давно напрашивающийся вопрос: «Зачем, собственно, я еду на кладбище?» Это желание возникло самопроизвольно, будто кто-то осторожно, но настойчиво подсказал, что лучшего места сжечь улики в городке N не существует. «Да с какой стати не существует? – возмутился я. – Что я вообще про этот город знаю? Вернусь в гостиницу, посмотрю в интернете симптомы психических заболеваний. Наверное, у меня та форма, когда человек постепенно сходит с ума и осознаёт, что с ним происходит. Блядь, мне этого только не хватало для полного счастья».

На кладбище было пустынно, будний день. Я побродил среди могилок, отыскал мусорный бак, набросал туда сухой листвы и сжёг пакет с окровавленными вещами. Я не любитель кладбищ, никогда не понимал, какие философские меланхоличные мысли может навевать посещение последнего пристанища. Рядом с баком была заросшая могилка с неказистым памятником. Я присел на скамеечку, закурил и мимоходом взглянул на памятник. В ту же секунду сигарета выпала из моих пальцев. На меня смотрел фотопортрет ухмыляющегося Васька. Я прочитал:

КАРАУЛОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. 28.12.1959 – 30.08.2012

– Были с ним знакомы?

Я обернулся.

Если бы в городке N внезапно приземлились инопланетяне, этот факт вызвал бы у меня меньшее изумление, чем дама, которая задала вопрос. Передо мной стояла мисс Вселенной. Во всяком случае, именно так в моём представлении должна выглядеть первая красавица мира – высокая, длинноногая, с огромными миндалевидными глазами, ухоженная как дорогой бриллиант и одетая в наряды, эквивалентные по стоимости этому бриллианту.

– Нет, – поперхнувшись, сказал я. – Я здесь случайно проходил.

– Случайно на кладбище? – спокойно удивилась мисс Вселенной. – Странно. Вы не переживайте, у него были самые разные знакомые и иногда с очень своеобразной репутацией.

– Я действительно незнаком с товарищем, – сказал я. – Никогда не встречал.

– Да он и сам был странный, – продолжила, будто не услышав меня, мисс Вселенной. – Стихи писал. Хотите почитаю, я некоторые до сих пор помню наизусть.

– М-м-м, – неразборчиво промямлил я.

– Слушайте, – она зачем-то заложила левую руку за спину.

Мысль, принявшая оболочку фразы,

Несёт в себе энергии струю.

Вам кажется, что я пишу рассказы,

Я лярв для вас в реале создаю.

Читателям я свой секрет раскрою,

Собой вы лярву будете кормить.

Фантом бесплотный, образ бестелесный,

Питаясь вами, тело обретёт.

Чем больше вам он станет интересен,

Тем лярва проще в души к вам войдёт.

То значит – вы эгрегора создали,

И обратилось семя в страшный плод.

Он обретёт, живя в астрале силу,

Своих адептов поведя вперёд.

Себе вы сами вырыли могилу,

Вы смертны, а эгрегор не умрёт.

Он в ваших детях, внуках возродится,

Эгрегор станет воплощеньем зла.

Я, сочинив его, могу гордиться,

Лярв создавать – нет лучше ремесла…

– Специфические стихи, – сказал я. – Больше похоже на колдовское заклинание. Он был писателем?

– Кем он только не был, – сказала мисс Вселенной. – Вернее, он был никем. Больше всего баламутом. Сеял вокруг себя хаос. И умер нелепо – пьяным замёрз в сугробе.

– А вы, простите, ему кем доводитесь?