Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

Речка Окса течёт в распадке между двумя каменистыми сопками, и до её устья от острова порядка трёх километров. И в один из не очень погожих дней мы отправляемся за горбушей, которая пошла валом, хоть бери и просто черпай, а заготовка рыбы, то есть путина, это для островитян как для крестьянина уборка урожая, страда, сенокос.

Большой деревянный четырёхвёсельный баркас – самое подходящее плавсредство для такого дела, даже если оно без мотора. Туда мы дошли быстро, ветерок с моря ровно дул нам в корму, надувая небольшой парус, пока мы не ткнулись носом в песок почти в устье речки. Островные мужики, как люди моря, стали ладить небольшой бредень, а я стал наблюдать, как вскипала вода, когда косяки горбуши как по команде кидались на штурм устья реки. Большинству везло и они с первого захода попадали в родную реку, реку своего появления на свет. Я не зря говорю везло, потому что само устье было местом охоты нерп, они торпедами врывались в косяк, и тогда рыбины, ища спасения от грозного хищника, взлетали в воздух, но иногда, падая обратно, оказывались уже в пасти охотника.

Рыба кидалась в устье и в стороны, и было впечатление, что кто-то густо сыпанул по воде горохом; нерпам нужна была паника, так легче поймать добычу, и рыба, не зная, где искать спасения, становилась жертвой аппетита морского зверя. Иногда нерпа просто откусывала лососю голову, и это было для неё не только лакомство, но и так необходимые ей витамины и хрящи для строения скелета. В общем, почти лекарство – так мне объяснили аборигены. В море, как и на земле, всегда кто-то за кем-то охотится, более сильный и быстрый гонится за медлительным и слабым, – так устроен весь мир, и люди к сожалению, не исключение. Только у зверей и животных – это и пищевая цепочка, естественный отбор, и инстинкт выживания, а у человека чаще всего ненависть и жажда наживы.

Зайдя в рыбацких резиновых «комбезах» по пояс в воду, мы, оставив одно крыло на берегу, завели наш небольшой бредень почти поперёк сильного течения, которое валило с ног, и завели другое крыло ниже по берегу. Сразу вытащить не смогли, потому что зачерпнули горбуши изрядно, и только выкинув на берег почти половину улова, мы смогли вытащить наш бредешок.

Такой рыбалки я в жизни не видал: весь берег кишел рыбой, которая прыгала, билась, опять стремясь в родную стихию. Заведя нашу снасть ещё несколько раз, мы решили, что для первого раза хватит, в баркасе было около двух тонн, а это для разведочной рыбалки совсем неплохо.

Вся эта рыба была поймана для общества, ведь не у каждого есть свободное время, всё население работает на сельди. И есть ещё на острове и одинокие женщины, и больные люди – и всем хочется отведать вволю свежего улова, всем нужно разнообразие, а значит, вечером хозяйки наделают и рыбных пельменей, величиной (опять же) с кулак, и нажарят вкуснейших и нежных котлет, размером с тапочек, потому что по-другому здесь не делают. Вот и ждут люди наш баркас, и каждый возьмёт свою часть и ровно столько, сколь ему надо, лишку не прихватит, ведь это самая первая в этот сезон горбуша. И хотя лето очень короткое, но её ещё много будет. При коротеньком, как заячий хвостик, лете, зиму можно, наверное, сравнить с длинным и пушистым лисьим хвостом.

Выше нас, метров за двести, стояла замаскированная в кустах гусеничная танкетка, это, видимо, была списанная с вооружения и проданная или переданная по конверсии техника, но ни брони, ни вооружения на ней, конечно, не было. Такие плавающие танкетки с удовольствием брали геологи, золотые прииски, егеря, и даже охотники старались правдами и неправдами приобрести такой транспортёр. Пока наши аборигены, отдыхая курили да прикидывали улов, я из чистого любопытства решил пройтись по берегу Оксы до той танкетки, потому что интерес к любой технике в крови у каждого мужика, и я не исключение.

На берегу возились с бреднем четверо хмурых, бородатых мужиков, рядом с ними стояли фанерные бочонки с целлофановыми вкладышами-мешками внутри, приготовленные для икры. На берегу билась только что пойманная рыба, а эти «лешие», вспарывая им брюшки, выливали икру в бочонки, а если попадались самцы с молокой, то их просто выбрасывали опять в воду, и течение сразу уносило тушки в море на радость крабам и прочим обитателям глубин.

Твои олигархи «слуги народа» да всякие чины, поболе воруют, а мы токмо для прокорма, да и наше это, а не их!!! НАШЕ!!

Эти «ребята» – серьёзные, и ради наживы они не остановятся ни перед чем, это я понял по выражению их бандитских рож и по карабинам, прислоненным к борту вездехода. Им страшно не нравился посторонний свидетель, и они посоветовали мне не медлить с возвращением к своему баркасу. Но просто так я уже уйти не мог, и потому, не обращая внимания на угрожающие позы и взгляды, я подошёл поближе.

«Мужики, раз уж вам нужна только икра, то не режьте всё подряд, не губите зря самцов». – «А что у самок титьки что ли есть или у самцов хер под хвостом?» – «А вскрытие всегда покажет, кто есть кто, так говорят хирурги, то есть мы». – «Гы – гы-гы», – прокаркали «юмористы», с понтом так им смешно стало. – «А ты бы валил паренёк отсель, пока мы и у тебя не проверили, какого ты роду племени».

Я, помня, что не один, и на что-то крайнее они не пойдут, всё равно иду к ним: «Смотрите сюда, садисты, вот у этой горбуши носик остренький – это самка с икрой, а вот у этого „кореша“ нос тупой – это мужик, самец с молокой, и он вам не нужен». Я хотел сразу выпустить лосося в реку, но они не поверив, всё же вспороли и его, и ещё одну самочку и лишь убедившись, что я не вру, выкинули тушки в реку, предварительно выпустив икру в бочонок.

«За науку мы тебя на первый раз бить не станем, хотя и нужно было бы, так что иди с богом да пошустрее и островным своим скажи, чтоб не задерживались». Вот как, они, оказывается, знали, что мы с острова, и боялись они нас не зря, наши аборигены знали многих браконьеров побережья и в случае чего знали, где искать концы и к кому обратиться.

Делать нечего, и я возвращаюсь к нашей посудине. Мужики спрашивают, что там за херня, но я молчу, не хватало ещё, чтоб они с голыми руками полезли на стволы. Только мы отошли от берега, как ветер, словно по мановению волшебной палочки, стих, на море опустился густой туман и наступил полный штиль. Не видать было ни берегов, ни нашего острова, и не знаю, как, но мужики, прожившие на море всю жизнь, определялись в пространстве каким-то шестым чувством, и мы, как потом оказалось, шли верным курсом, как по компасу.

Гружёный баркас шёл тяжело, и когда мы услышали в тумане рёв моторов, то решили, что это кто-то из наших спешил к нам на выручку. Но из молочной мглы, словно на фотобумаге, проявилась дюралька «Обь» под двумя «Вихрями», с мощным фароискателем и с надписью на борту «Инспекция». За рулём сидел одетый по форме и вооруженный пистолетом в кобуре и карабином, стоящим между ног, инспектор. Он крутанулся вокруг нас, совершив круг почёта, потом подойдя к нашему борту, кинул буксирный конец и показал жестом: «Цепляйтесь!».