Алик Гасанов - Сукин сын. Истории из жизни. Сборник №8

…Ехать полторы суток.

Ближе к утру мы так накушались водки, что меня уже через раз забывали пристёгивать к столику, и в туалет я ходил практически один…

На кой хрен я тогда это сделал, до сих пор не пойму? Какой смысл был мне прыгать с поезда мордой в снег «в дупель» пьяному, в наручниках, в пяти километрах от станции, без копейки денег, в спортивном костюме, среди ночи?

Дед на разъезде, увидев красное пятно на моём пузе (налетел на штырь в сугробе), не обращая внимания на наручники, легко закинул меня на коня к внуку, и через двадцать минут моей первой в жизни и поэтому изнурительной скачки на лошади, совсем окоченевшего, меня грубо снимал какой-то мужик возле двухэтажного здания районной больницы посреди заснеженной степи.

К своему удивлению никаких сознаний я не терял, всё слышал и понимал, и холод чувствовал даже желудком. Был бы трезвый – сдох бы, ей-Богу…

…Даже на операционном столе я трясся от холода, лязгая зубами и ругаясь.

Как они браслеты сняли, интересно?.. Холод заглушал всё, даже ужасную боль в распоротом при падении животе. Боль спазмами выворачивала наизнанку и я, категорически презирающий употребление мата всуе, теперь злобно и всё громче матерился на чём свет стоит, пару раз даже искренне желая побыстрее уже помереть. Меня резали, шили, чё-то чистили, кололи под ключицу, втыкали в меня катетеры, а я дрожал, как отбойный молоток.

…Перед этим насмешила молоденькая медсестра, когда после солидной дозы морфина для анестезии я спокойно ответил на её вопрос. Для несведущих поясню: анестезиолог, проверяя, действует ли наркоз – смотрит в зрачок, спрашивает о чём-нибудь. Вокруг меня склонились две казашечки-красавицы. Щебечут тихонько, готовят меня, ждут хирурга. Одна молчунья пухленькая. Другая хохотушка смешливая. Личико надо мной склонила, глазищи огромные, чернющие, спрашивает с акцентом тихонько, чтобы подружку повеселить: «Ти меня хочете?». Думает, что я уже вырубился. А я слабо улыбаюсь, отвечаю: «Тебя одной мне будет мало.» Охренела, побледнела и больше не улыбалась. Хирург хмуро разрешил ввести третью дозу, и мрачно проверял вены: Наркоман? Нет, вроди не наркоман… Наркоз не берёт, и всё…

…Заштопав, меня отвезли, наконец, в палату. Накрыли, наконец, одеялом. Полчаса я трясся, пока отогрелся. Уснул, не знаю на сколько.

…Кроме меня в палате была очень полная женщина (!) лет пятидесяти и пацан лет семи. У женщины было «что-то по-женски», и её уже четвёртый раз «открывали».

Потом я узнал, что это значит; её разрезали, почистили, зашили, стало хуже, опять разрезали, почистили, стало хуже… и так четыре раза. Женщина тихо стонала и смотрела не мигая в потолок. У пацана (Алибек) было тоже плохо. Пьяный мотоциклист на полной скорости ударил его ручкой газа в висок. Пацану удалили кость черепа размером с сигаретную пачку, из комы он не выходил, и возле него днём и ночью сидела его мать, худющая казашка лет тридцати с потухшим взглядом. Ждали, когда он помрёт.

Только потом я понял, что эта палата (самая дальняя по коридору) была для тех, кто «уходит».

…Через четыре дня я перепугал медсестру, вошедшую утром.

До этого я больше часа боролся с тошнотворным головокружением и притяжением планеты Земля, чтобы с колоссальным трудом встать, и теперь, держась за дужку кровати, я стою, и с наслаждением смотрю в окно, в заснеженную степь.

…Темной полоской поезд вдали распарывает степь.

Поезд стоит или движется?..

Башка кружится, сосредоточиться не могу. Медсестра Майра вытаращила глаза и, раскрыв прелестный ротик, подбежала ко мне:

– Нельзя! Нельзя! Вы что нарушаешь? Вы что?!.. Ложиться надо!.. Ложиться!, – смешно хлопая меня мягкими лапками, словно корову по спине, она заставила лечь обратно, – Всё расскажу! Всё-всё врач расскажу сейчас!.. Вы что?..

Господи, до чего же хорошенькие медсёстры в этой глухомани… Маленькие, шустрые… Как японки.

…Через неделю полная женщина перестала мычать в беспамятстве и, удивив всех, попросила кушать.

На неё сбежался посмотреть весь медперсонал. Через час прибежал её запыхавшийся муж, такой же толстый и смуглый. Притащил целый чемодан продуктов. В палате запахло жареным мясом, сурпой, апельсинами. Как ни пытался он меня угостить – есть я не мог, да и не хотел. В сутки в меня вливали через капельницу больше литра какой-то жёлтой жидкости, во рту было солёно и от еды меня воротило. Худой по своей природе, я привык, что меня всё время хотят покормить, и знаю, что отказом обидеть могу (казахи такой народ! угощают – попробуй только откажись!), и я с трудом отбиваюсь от угощения, и на моей тумбочке уже нет места от их еды.

…А когда через несколько дней медсестра пожаловалась врачу на Алибека, который прыгал на кровати (!), старый доктор позвал меня в кабинет.

Очень высокий, сухой, абсолютно седой. Смуглый. Лет под шестьдесят… Может больше. Руки, как у сталевара. Жилистые, сухие, чёрные.

Медсёстры его боятся, называют меж собой уважительно и шёпотом «Тажимурат-ага».

Прикрыл дверь кабинета, пригласил присесть на кушетку, сел рядом, с минуту рассматривал меня в тишине в упор, а потом, поглаживая огромной сухой ладонью моё костлявое плечо, заговорил неожиданным баском:

– Ти, синок, знаешь?.. Ти ошень быстро выздоровишь, почему-то… Ошень-ошень быстро. Ты домой поедешь – иди мечеть. Хорошо?.. Твоя душа ошень светлый. Ошень!.. Ты не должен выжить. Должен был умирать. А ты сам выжил и Алибек вытащил за собой, и женщина вытащил. С того света вытащил. Ты понял?..

Я сидел охреневший, подняв брови, не зная, как себя вести, глупо улыбаясь.

… – Тебе мулла надо быть, – продолжал старик, – Не смейся. Обязательно иди мечеть. Или церковь иди. Куда там тебе надо… Ты можешь людям помогать… Обязательно, слышишь?.. Чего смешно?… Ничего не смешно…

…Через пару дней меня «выписывали», и старый доктор самолично на своём «Москвиче» вёз меня на вокзал, поглядывая бледным взглядом на меня, сидящего сзади между операми.

Он что-то ещё горячо объяснял им по-казахски на перроне, размахивая руками и горячась.

Потом, помогая мне залезть в вагон (долбаные наручники!), таращил мне в лицо глаза и кричал дрожащим басом:

– Обязательно потом иди!.. Хорошо?.. Слышишь меня?.. Обязательно!.. Потом…

****

Соседа сбоку я знал ещё школьником. Стоя на балконе, услышал как-то необычные звуки с его стороны. Словно ребёнок балуется, в кларнет дует. Выглядываю, а сосед рукой машет: «Пойдём, чё покажу!..», лицо радостью светится. Прихожу, а у него на балконе лебедь. Здоровенный, голова зелёнкой вымазана… А дело было вот в чём.

…Прекрасная птица лебедь. Сильная, большая, белая. Красивая птица.

Я видел, как человек подошёл к морю…