Георгий Ланской - На расстоянии звездопада

Поезд, наконец, дернулся и медленно поплыл вперед. За стеклом, довольно грязным, еще виднелись знакомые и смутно знакомые лица, которым следовало помахать, удерживая на лице специально припасенную для таких случаев улыбку: лучезарную и не очень искреннюю, старательно отрепетированную перед зеркалом, когда надо было поразить целую толпу. В поле зрения попали операторы: свой и приблудный, с местного телевидения: настырный, лысоватый, в бейсболке, на которой красовался логотип CNN, неуместный в этой дыре. Увидев операторов, Ульяна улыбнулась еще шире и помахала рукой.

Провожающие повторили ее жест. И чего так радуются? То ли ее успеху, то ли отъезду?

Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали…

Оператор, свой, родной Васенька, отсняв момент прощания, торопливо бросился к вагону, чтобы успеть запрыгнуть на ходу. Кто-то, скорее всего помреж, дернул стопкран, и поезд споткнулся, визгливо заскрежетав колесами. Из окна не было видно, успел оператор запрыгнуть внутрь, но в любом случае, красоваться больше не было смысла. Приблудный оператор семенил за вагоном со своей камерой, но напрягаться из-за какого-то местного телеканала с аудиторией в пару тысяч человек не было смысла. Чего они там покажут? Двухминутный сюжет?

Ульяна убрала с лица улыбку и торопливо шмыгнула в купе. Ну, все, прощай родина!

Поезд вновь начал набирать ход, оставляя позади маленький вокзал с кучкой провожающих, без которых было никак не обойтись, и которых согнали к перрону, словно скот, хотя они не очень сопротивлялись. Развлечений тут по-прежнему не хватало, а уж таких, как визит заезжей знаменитости и подавно. За стеклом мелькнул элеватор, потом наполовину разрушенная водонапорная башня из красного кирпича, цепочка неаккуратных гаражей, выкрашенных серебрянкой, а потом разномастные, убогие домишки барачного типа на четыре квартиры. Когда-то давно (она еще помнила это время) обещали, что эти дома – нечто временное, полустанок на пути к счастливому будущему. Мать стояла в очереди на квартиру, и все детство Ульяны прошло в таком же бараке, с крохотным огородом, сарайчиком, раскидистыми ивами в дворике. За детством пришла юность, а за юностью – осознание, что нет ничего более постоянного, чем нечто временное. Дома в родном городе строили вяло, очередников было много, а мать, боязливая и робкая, стеснялась ходить к начальнику и стучать кулаком по столу, доказывая, что она давно почетный работник и вполне заслужила отдельную квартиру, где зимой не надо бежать в уличный сортир, продуваемый всеми ветрами, с разрезанными пополам почтовыми уведомлениями вместо туалетной бумаги, и одинокой лампочкой под потолком, о которую входящие непременно ударялись головой.

Все здесь было убогим, и за много лет ничего не изменилось, разве что смутно знакомые лица скукожились, покрылись сеткой ранних морщин. Но говорили они так же, заканчивая фразы полувопросительным «ага», так же лузгали семечки, да и мыслили так же.

Страна рухнула, а бараки – совершенно однотипные, разбросанные вдоль паутины железнодорожных путей, оказались незыблемыми, словно мавзолей. Вокруг них, понатыканных по всей стране, кипела жизнь. Люди ковырялись в огородиках, поливали грядки, копались в моторах столь же древних, как эти покосившиеся жилища, машин, и, наверное, уже ни на что не надеялись. Колосс СССР, обещавший к двухтысячному году отдельную квартиру каждому гражданину, подломил глиняные ноги и рухнул, погребая под обломками надежды кормивших его лилипутов. Но лилипуты выжили, хотя тогда, в страшных девяностых, это казалось почти невозможным, и стали лепить из глины нового колосса, приспосабливаясь, кто как мог.

Страна рухнула, а деревянные сортиры с лампочкой под потолком остались. Уж в этом Ульяна убедилась, и в который раз пожалела, что согласилась участвовать в этом бедламе.

Под конец сезона телевидение решило запустить новый проект. Идея, мягко говоря, свежестью не отличалась, однако должна была иметь определенный успех.

Креативный директор канала вдруг вбил себе в голову, что народу страсть как необходимо показать звездную лимиту, покорителей столицы, подав это под романтическим соусом. Золушки обоего пола должны были отправиться на историческую родину, показав в каких условиях жили прежде. Звезд, родившихся в Петербурге и Москве отмели сразу, выбирая среди «понаехавших». Лимитчиков, урвавших свой кусок славы, оказалось предостаточно, гораздо больше, чем жителей обеих столиц. Они оказались нахрапистее, вцепляясь в добычу бульдожьей хваткой, и при определенных талантах, плюс чуточку трудолюбия и отсутствии принципов, довольно успешно бултыхались в жирной пенке успеха.

Ульяна тоже бултыхалась, и весьма успешно. Подумать только, целых двадцать лет назад она бросила занюханный уральский городишко, поспешив в суматошную столицу искать лучшей доли, без всяких на то оснований, надо сказать. В бесформенной сумке была смена белья, две юбки, кофточка и джинсы, потому как предполагалось, что уедет Ульяна ненадолго, на разведку. Во всяком случае, мать планировала, что дочь, помыкавшись в столице, вернется назад. И только сама Ульяна знала, что не вернется никогда.

Она и не вернулась. Хотя, конечно, хлебнула по самое горлышко, и бывало всякое, отчего хотелось бросить новую, затягивающую жизнь, и забиться к маме под крыло. Однако, Ульяна терпела, затягивала пояс потуже, и убеждала себя: все наладится, все будет хорошо…

Она сделала карьеру, стала успешной, знаменитой и даже относительно богатой. Подумать только! Из провинциальной девчонки, с пятнадцатью килограммами лишнего веса, отчаянно-рыжей, пышногрудой, совершенно не вписывающейся в формат тощих телевизионных див, она вдруг стала звездой экрана! Хотя до этого пришлось подвизаться и в третьесортной газетенке, брать интервью у чиновников всех мастей и даже немного петь в пошлой поп-группе, просуществовавшей всего месяц, влачить полуголодное существование и давить желание сдаться.

– Цыпа, – сказал ей как-то лучший друг Вадик, стилист, насквозь голубой, когда она пришла перекрашиваться в блондинку – на фига тебе это надо? Твоя фишка знаешь в чем?

– В чем? – мрачно спросила Ульяна.

– В естественности! Есть у тебя рыжина – не борись с ней. Рыжие очень даже актуальны в этом сезоне, да и вообще… Вон, глянь на Милен Фармер, та вообще как морковка.

– Фармер тощая, как велосипед.

Вадик закатил глаза.

– О, господи… Ну, на нашу приму посмотри. Ведь рыжая же! Сколько себя помню, она масть не меняла, а тебе зачем? Давай мы тебе лучше какой-нибудь веселенький оттенок подберем…