Алексей Чурсин - Культура в упадке

– И кто Вам это сказал?

– Девушка из тридцать второго кабинета направила меня к Вам, а информацию о заявлении я взял в интернете.

– В интернете? – вскинула брови женщина и наклонила голову так, что стали видны её глаза из-под очков.

– Да. Мне сказали, что образца заявления в военкомате не имеется, и всё, что нужно, можно взять из интернета. Я посмотрел, почитал, приблизительно составил, и вот, оно у Вас.

– Ясно. Ну, что ж, давайте, я поставлю печать. – Открыв верхний ящик стола, женщина извлекла печать и неуверенным движением (сказывалась необычность в её практике случая) надавила на листок. – Так.

– Давайте, я сейчас подпишусь под ним. – Леонид одолжил лежавшую на столе шариковую ручку и вывел подпись.

– Поставьте номер, – добавила женщина, – сейчас посмотрю, – Она прошла к шкафу, где хранились многочисленные папки с делами. – Номер пятьсот шестьдесят пять.

– Прям здесь, под печатью? – уточнил Леонид.

– На обратной стороне.

Леонид, сомневаясь, неловко нарисовал три цифры.

– Ага. Положу его к этим делам. – Взяв заявление, женщина, будто до сих пор не понимая, что происходит, подвинулась к шкафу и засунула листы в одну из папок с документами.

– Теперь всё? – вопросил Леонид.

– Всё, – улыбнулась женщина.

Чуть помыслив, Леонид озабоченно (дело касалось его жизни) спросил:

– А не затеряется?

Лицо женщины мгновенно переменилось: из приветливо-добродушного сделалось каменным. Ни одной эмоции не выражалось на нём; улыбка исчезла, будто её и не было, и не понятно, как вообще она могла вырисоваться на таком гипсовом лице; голос из неуверенно-доброго трансформировался в утвердительно враждебный.

– Знаете, что?! Это Вам не базар, это военкомат! – гневно прозвучал ответ. – Всё! До свидания! – указала она кивком на дверь.

Всё произошло за какую-то долю секунды, Леонид не успел перестроиться, не был готов. Более того, задавая вопрос, он, решив поддержать доверительное отношение, установившееся между ними, обращался с улыбкой. А женщина, не глядя на него, уже возвращалась к столу с оскорблённым видом. Озадаченно, недоумевая, чем вызвана столь разительная перемена, Леонид промычал:

– Ладно… Извините… – и покинул кабинет.

«Странно было», – спускаясь по лестнице, думал Леонид, – «Какую гордость демонстрировала эта особа, выражая компетентность в возложенных на неё обязанностях и отстаивая честь военкомата, но при этом не имела абсолютно никакого понятия по поводу моего вопроса и что требуется для его решения конкретно от неё». Но Леониду не хотелось сейчас измышлять над психологией человека – он желал хоть на время освободиться от бремени возложенной государственной машиной ноши и удовлетвориться совершённым начинанием.

«По крайней мере, я сделал от меня зависящее».

Спустя три месяца раздался звонок по мобильному телефону. На экране мигал неизвестный номер. Отчего-то у Леонида задрожало в груди. За прошедшее с подачи заявления время звонков неизвестных абонентов накопилось изрядное количество, и от каждого такого звонка Леонид ожидал вызов в военкомат. Но всё было не то: или кто-то ошибётся номером; или друг сменит старый; либо очередная, идущая тебе в убыток услуга от банка или оператора мобильной связи, страстно желающих улучшить жизнь клиента, описывая в ярких красках твоё будущее, если согласишься принять предложение. И каждый раз, когда выяснялось, что звонок не из военкомата, Леонида отпускало, возвращая к действительности без переживаний. С другой стороны, призыв приближался, точнее, уже шёл, а значит, скоро в списках появится и его имя. Но почему-то нежелательного напоминания всё не следовало; и данный факт озадачивал Леонида, заставляя натягиваться нервам и бродить мыслям в раздумьях о том, почему человека, обозначившего себя оригинальным символом, тем самым, как бы вышедшего из общего строя, до сих пор не беспокоят. «Не плюнули ли?» Должно же оно было как-то заинтересовать сотрудников – не рядовой случай – если, конечно, заявление не вылетело в трубу, чего так боялся Леонид. Боялся, и тем не менее пока не ясно представлял, как начнёт утверждать, что сделал, что от него зависело, а утеря – вина сотрудников. Здесь же мелькали слова возмущения от неосведомлённости работников военкомата о праве человека на замену службы на АГС, как и о существовании самой АГС.

Леонид нажал на кнопку принятия вызова, поднёс телефон к уху и ответил:

– Да.

– Леонид Сергеевич? – спросил молодой голос.

– Да.

– Это вас из военкомата беспокоят.

– Ага.

– Двадцать девятого числа, во вторник, к одиннадцати часам Вы должны явиться на медицинскую комиссию. С собой Вам надо взять паспорт и предписной билет.

– Хорошо. Только я оставлял заявление с просьбой заменить мне военную службу альтернативной гражданской. – уверенно отвечал Леонид.

Молчание. Очевидно, очередное лицо органа военного управления на той стороне телефона находится в ступоре. Прошло секунд пять, прежде чем развязный пацанский голос (именно развязный, настолько, что складывалось ощущение, будто разговаривающий перед звонком залил горлышко бутылкой горячительного) возобновил звуковую связь.

– Хорошо. Приходите, будем разбираться.

– Ясно, до свидания.

– До свидания.

«Значит, заявление никто не рассматривал. Возможно, даже не доставали, если вообще оно сохранилось», – перебирал догадки Леонид. Нет, он вовсе не считал, что председательствующие члены комиссии, словно львы на антилопу, набросятся на писанину какого-то мальчишки, проведут селекторное совещание и вынесут постановление, заранее его о том уведомив. Но внутренне надеялся, что о нём хотя бы узнают, взглянут, примут к сведению; а на комиссии вызовут, расспросят и решат.

Такого не случилось, что, в принципе, ожидалось от подобных организаций, вечно требующих чего-то от человека и не слышащих, когда уже к ним обращаются с вопросом. Они и не привыкли к такому.

Так или иначе, а идти приходилось. До встречи оставалось ещё три дня, а Леонид был весь, как на иголках. Представлял, о чём его будут спрашивать, что он будет отвечать. И отвечать следовало убедительно, не оставляя никаких недомолвок; так, что бы задающие после его ответа не могли найти не то что встречного вопроса, а даже обходного. Днями напролёт он загружал свой мозг только предстоящим следствием; ночами долго не мог уснуть, ворочаясь в волнообразно сменяющих друг друга видениях возможных вариантов, и к назначенному дню испытывал страшное психологическое утомление и чувство смятения.

По пути ему никак не удавалось отвлечься на чём-то окружающем, постороннем; отдельные слова витали в сознании, за которые тут же цеплялась мысль, пытаясь их развить в полемику. И всякий раз что-то новое, более убедительно перефразированное выходило из хаотичного блуждания частей речи. Внимание заострялось на кажущемся лучшем варианте довода, и мозг стремился сохранить выработанное неприкосновенным. Но двадцать шагов – и слова улетали, путались, изменяя довод до не узнаваемости, оставляя ответ неполноценным.