Алексей Чурсин - Культура в упадке

Леонид устал и постарался абстрагироваться от наваждения, воткнув в уши музыку. Вскоре (впервые так быстро) он стоял уже на третьем этаже. И сейчас здесь присутствовало полно народу – человек тридцать; и подходило ещё. Не то что в предыдущие оба раза, когда в призывном семестре обозначился перерыв: коридоры пустовали; в кабинетах тишина; некоторые закрыты; некоторые пусты. Зверь пребывал в спячке. Теперь он бодрствовал. Жужжанье, беготня, хлопанье дверьми.

Заняв очередь, оставалось ждать. Ждать бесконечно долго. Прошло, должно быть, часа полтора, когда очередь дошла до него. Он постучался и вошёл.

Оба стола были заняты – за ними восседали двое ребят. Леонид поздоровался и вручил паспорт с предписным тому, кто сидел справа.

– Скажите, я писал заявление по поводу альтернативной гражданской службы…

Очередная заминка.

– Кому Вы его передали? – поинтересовался парень с бакенбардами.

– В двадцать второй кабинет. Мне сказала девушка, здесь работающая.

– Понятно, Катя. Подождите, я сейчас схожу за ней. И вышел.

Минуты через две вошёл тот же парень в сопровождении названной Кати.

– А, это Вы! – поприветствовала она Леонида и стала копаться в папках с делами, переходя от полки к полке. – Как фамилия?

– Ивлев.

– Что-то не могу найти… Дим, выдай ему дело, пусть пройдёт медосмотр, чтобы время не тянуть; а я пока поищу заявление.

Дима извлёк из пузатой прозрачной папки бланки с Леонидом и указал ему направление на медицинское обследование.

– Кабинет тридцать.

– Хорошо. – И отправился по назначению.

В приёмной его встретила старушка-врач. Как оказалось, врачи в военкомате все преклонного возраста.

– Снимите верхнюю одежду, оставьте только футболку, носки (про трусы нечего было напоминать). Вас позовут.

Ивлев снял кроссовки и шорты – стоял май – и сел в ожидании на покрытую дерматином скамью. Через минуту дверь открылась, и ему разрешили пройти. Это было широкое помещение, разделённое перегородками на кабинеты, сообщающиеся длинным коридором. Эдакая анфилада. Включая приёмную, комнат было шесть. В каждом присутствовал врач, только в терапевтическом сидело двое. Весь осмотр занял не более пяти минут: быстро взвесившись на маятниковых весах, проверив слух, Леонид перебрался в соседнюю комнату, где безмятежно склонился над столом офтальмолог; тот, не дожидаясь окончания прочтения Ивлевым строчки слева-направо и справа-налево, остановил его фразой «довольно» и, вручив карту, отправил дальше по коридору к хирургу. Хирургом оказался мужчина с то ли уставшим, то ли измождённым, то ли заспанным – не поймёшь – лицом. Вяло, не глядя на посетителя, а уставившись в тетрадь, он спросил автоматом:

– Переломы, травмы, хирургические операции были?

– Нос ломали, на колене мениск…

Врач, не дослушав, вальяжно вписывал в графу «здоров». По-прежнему, не поворачивая головы, протянул карту рядом стоявшей женщине в халате из соседнего кабинета.

«И для чего вся эта показуха, – улыбался он, – медосмотры, где годным признают безногого или человека без одного лёгкого? – Леонид помнил случаи, когда годным признали мальчишку ростом в метр сорок, впоследствии комиссованного прямо с вокзала. Как не выслушали паренька, твердившего, что ему провели операцию, в ходе которой удалили часть лёгкого, считая его выдумщиком. – Отчётность. Мёртвые цифры важнее чувств. А врачи – лишние звенья, просиживающие часы жизни, не удовлетворённые своим поприщем, но вынужденные им заниматься, чтобы хоть какие-то деньги получать; звенья, создающие видимость качественного, всестороннего, правомерного порядка приведения подростка к службе при внутреннем безразличии всё к тому же подростку».

Одевшись, Леонид вернулся в подросшую толпу томящихся призывников.

В течение получаса Катя с охапкой медкарт вернулась в тридцать второй. К соседнему, тридцать первому, выстроилась дополнительная партия детей. На бордовой табличке золотилась надпись «Главврач». И слышно было, как мужчина, соответствующий указанному титулу кого-то распекал за стенкой. Он изъяснялся на понятном каждому русскому языке – на матерном. Но вовсе не обязательно было видеть главврача, чтобы понять, кого он из себя представлял, – акцент явно указывал на принадлежность к горным народам Кавказа. Особенно яркую окраску выговору придавало произношение матерных слов, что отчего-то привносило некую комичность положению.

Вскоре дверь отворилась, и из кабинета выбежал испуганный хлипкий юноша. В след ему суровый голос прокричал:

– И в следующий раз, чтоб такого не было! Ты меня понял? – негодующе пробасил вышедший в коридор врач.

Юношу на ходу обернулся и, трепля кудрями, замызганно кивнул. Невысокий кавказец с мыльной щетиной и волосами с проседью, убедившись, что он понят, повернул голову к близ стоящему пухлому, круглолицему, коротенькому парню с жиденькой бородкой сальных угольных волосиков и, презрительно взглянув, будто оказывая незаслуженную любезность, прорычал:

– Заходи. И дверь закрой! – грозно добавил армянин (почему-то Ивлеву показалось, что он армянского происхождения – так и будем к нему обращаться).

Парень зашёл, прихлопнув дверь. С этим гражданином подобной перебранки не стряслось – разговор шёл на спокойных, выдержанных тонах. Точнее, говорил только один врач. Мальчугана не было слышно, что порождало домысел, будто он точно так же безоговорочно кивает.

– Значит, в следующую среду я поеду, отвезу. К этому дню ты должен всё обойти, подготовить и принести мне сюда же. Понял?

Ответа не последовало. Во всяком случае, в звуковой форме.

– Только не подведи, – продолжал, – а то всё бестолку, тебе ясно?

Снова молчание и приближающиеся шаги. Дверь открылась, и на пороге пухлый с армянином, положившим одну руку на плечо, а другой, сжатой в кулак с оттопыренным указательным пальцем, размахивающим перед носом.

– Только не забудь, не создавай проблем! – сурово напомнил он.

– Хорошо.

– Ну, давай. – Улыбнулся армянин и отправил парня, потом обернулся к следующему и, сохранив презрительные нотки, возвысил голос:

– Ты?

– Да. – Ответил очередной призывник из соседней очереди.

– Пошли. – С недовольным видом кивком пригласил его.

Леонид задумался над увиденным. Что это за доктор, вечно орущий, вечно недовольный и что-то требующий от посетителя. И ему придётся к нему направиться? Кажется, нет. Ведь те призываемые, толпящиеся перед его кабинетом, к тридцать второму не подходили, а прямиком с улицы направлялись к тридцать первому.

Но его размышления были прерваны вызовом его фамилии. Он зашёл в кабинет, и девушка, именуемая Катей, объяснила:

– Сейчас спуститесь в двадцать второй кабинет, и Вас вызовут.