Дмитрий Красавин - Прости меня, незнакомка. Рассказы и зарисовки

Она ответила, что до Индии много лет проработала в Казахстане.

– А почему решили из Казахстана перебраться в Калькутту? – поинтересовался я.

– Я никогда не решаю, где жить и работать, – для этого есть Папа, – ответила она.

– Но ведь это ужасно, когда кто-то другой, пусть даже очень уважаемый, распоряжается твоей судьбой! – вступила в разговор Ирина.

Монахиня рассмеялась:

– Ужасно, когда твою судьбу решает нечто временное, непостоянное – соображения выгоды, эмоции. А я от всего этого далека, так как отдала себя в руки Господа. Он мой возлюбленный. Что в этом мире и за его пределами может быть надежней и крепче Его любящих рук? Я нахожу Его везде и в каждом. Я люблю, и я любима. Разве это ужасно?

Мы стали рассказывать ей об «Искусстве жизни».

Она сказала, что знакома со многими местными учителями нашего фонда, а его основателя Шри Шри Рави Шанкара 3 3 Шри Шри Рави Шанкар (последователи также называют его Гуруджи) – основатель и руководитель международного фонда «Искусство жизни», обладатель множества международных наград, почетный доктор, профессор ряда университетов. Активно участвует в миротворческих процессах в горячих точках планеты. В межрелигиозных диалогах на высшем уровне поднимает вопросы искоренения гендерного неравноправия, кастовости и дискриминации. «Весь мир – одна семья, – утверждает Гуруджи. – Разнообразие языков, религий, национальностей – наше общее богатство, а не повод для раздоров». Практическим выражением этого послания стали организуемые фондом «Искусство жизни» фестивали культур народов мира. На последнем таком фестивале в 2016 году собралось более 3,5 миллионов человек из 154 стран мира. Прямая телевизионная трансляции из Дели осуществлялась в 185 странах. или Гуруджи, как его чаще называют последователи, любят и уважают во всех штатах Индии.

– Людей доброй воли роднит общность цели – через служение, через возвеличивание роли общечеловеческих ценностей приблизить этот мир к Богу.

Я поправил ее:

– К Божественному невозможно приблизиться, так как Оно – сердцевина каждого мига бытия. Надо лишь научиться видеть Его.

Монахиня ответила, что это не меняет сути: слова разные, а то, что стоит за ними, что выше любых слов, – чувства, намеренья, дела, – у нас сходно.

Ирина сделала ей комплимент, что мало встречала в своей жизни людей столь светло, привлекательно улыбающихся, столь открытых.

Монахиня оставила комплимент без ответа.

Вытащив из чехла фотоаппарат, я спросил:

– Можно я вас сфотографирую? Над вашей головой сияет нимб с надписью «я очень счастлива».

– Монахиням не пристало фотографироваться без благословения игуменьи, – отказала она.

– Что делает вас такой счастливой? Можно это как-то сформулировать? – спросила Ирина.

Монахиня снова рассмеялась:

– Я не знаю никаких формул! – помолчала, задумавшись, и тут же вновь просияла улыбкой. – Впрочем, кое-что для вас найдется.

Она взяла со столика в фойе два флайера с фотографиями матери Терезы и протянула нам:

– Здесь записана искомая вами, проверенная временем и опытом тысяч людей «формула счастья».

Я взял флайер.

На оборотной стороне фотографии знаменитой на весь мир монахини было напечатано:

«Плод ТИШИНЫ – Молитва.

Плод МОЛИТВЫ – Вера.

Плод ВЕРЫ – Любовь.

Плод ЛЮБВИ – Служение.

Плод СЛУЖЕНИЯ – Душевный покой».

Чуть ниже рукой матери Терезы было приписано: «Бог благословляет вас».

Калькутта – один из беднейших городов Индии. Но за те три дня, что мы провели в нем, нам не встретилось ни одного нищего, требующего подачек в обмен на демонстрацию своих увечий. Зато на улицах было полно рикш. Не моторикш, привычных по улицам Мумбая или Бангалора, и даже не велорикш, наводнивших Дели, а рикш в их исходном понимании – обожженных солнцем индусов, вручную волокущих по улицам телеги с восседающими на них клиентами. Иной раз какой-нибудь жилистый паренек, согнувшись к тротуару под углом сорок пять градусов, перевозил на своей тележке по шесть-семь клиентов разом, целые семьи, с чемоданами, всевозможными коробками, мебелью…

Мы с Ириной выходили на улицу из дверей монастыря Матери Терезы. Светлый образ этой женщины еще парил над нашими головами. Беззаветное служение больным, обездоленным, неимущим. Служение без малейшей примеси корысти – как естественная потребность любящей души в самовыражении. Что может быть более возвышенное? Сотни тысяч спасенных от голода и болезней. Символ милосердия, сострадания…

И тут мы увидели рикшу – пожилого, с поседевшими волосами индуса. Он сидел на тротуаре на другой стороне улицы, привалившись спиной к колесу тележки, и ожидал клиентов.

– Ира, – осененный внезапно возникшей идеей, обратился я к своей спутнице. – Этот человек не сломался под ударами судьбы, не стал попрошайкой. Он зарабатывает на хлеб своим нелегким трудом. Его необходимо поддержать. Честный труд, честный заработок – в этом нуждается Индия, в этом источник ее будущего материального процветания. Ты согласна?

Ира рассеянно посмотрела на меня, но ничего не ответила.

– Давай наймем его, – предложил я. И в ответ на ее удивленно приподнявшиеся брови пояснил: – Мы заплатим ему не нищенские тридцать рупий, а пятьсот или даже тысячу – как оценили бы такой труд по европейским меркам. Он довезет нас до гостиницы. Я плачу. Я приглашаю тебя прокатиться на рикше!

Я ступил с тротуара на проезжую часть, уже намереваясь перейти дорогу, но она легонько коснулась рукой моего плеча:

– Постой, ты вполне отдаешь отчет тому, что сейчас предложил?

– Конечно! – обернувшись, ответил я и стал развивать свою мысль дальше. – Подавая милостыню, мы развращаем людей, а поощряя честный труд…

– Я не о том, – перебила меня Ира. – Представь себе на миг, что ты – мать Тереза.

– Ну?

– Мать Тереза, которую везет по городу впряженный в тележку человек.

– И что?

– Представил?

– Мы… – все еще окутанный флером своей идеи, начал было я, и вдруг осекся, представив согнутого под углом сорок пять градусов индуса с поседевшими волосами, впряженного в громоздкую телегу. Натруженные ноги с выпуклыми прожилками вен, мозоли на плечах, покрытый потом лоб. А на телеге, которую он тянет по многолюдной улице, восседает мать Тереза, приветствуя поднятой ладонью кланяющихся ей с тротуаров горожан…

Вот она раздает голодающим рис. Вот меняет прокаженному белье и обрабатывает раны целебной мазью. Дежурит у кроватки умирающего от рака ребенка…

Но мать Тереза, восседающая на рикше? Что-то мерзкое, отвратное открывалось в этой картине.

И в этот момент, словно иллюстрация к нашему диалогу, на дороге показался очередной рикша. Он довольно бодро тянул за собой тележку, на которой восседала пара европейцев. Молодые парни потягивали из баночек пиво, чему-то улыбались, изредка посматривали по сторонам, любуясь достопримечательностями, и вели неспешный разговор. Возможно, логически безупречный, о том, как это здорово – поощрять честный труд индусов.