Вяч Кон - Он жив. В… миг переплавления

Помолодевшие ткани глаз. Сколько теплоты в самом сердце и сколько тревоги – я опять один со своим творчеством. Мысль что она сегодня проведет вечер у своей мамы, меня приводит в бешенство. Я никак не могу привыкнуть к одиночеству, а как еле – еле приспосабливаюсь, оно уходит, и вновь возвращается, когда ослаблен любовью. Вдруг приходит какая-та простая банальная мысль, что все прощается и высветляется любовью, и почему-то становиться хорошо на душе, или я путаюсь в духе, не-з-на-ю. И сумма всех прожитых лет сравнивается нулем, когда такой миг осеняет тебя – три дня заниматься любовью, с небольшими перерывами на обед, и как подарок молодая кожа вокруг глаз.

Очень жаль только расставаться даже на какое-то время – никак я не могу справиться со своим одиночеством. А, привыкая к нему, нахожу, что мне уже никто не нужен, что-то открывается внутри, что поистине дарит постоянную близость. Я нашел это за много лет, отстраненного существования.

Однажды она захотела меня увидеть другим, и я невольно захотел от нее того же, и

мы что-то потеряли, а обрели: она красный распухший нос, а я равнодушное умное лицо. Но сутки любви и мы отрываемся от земли к небесам.

Мы забыли про телевизор, про то, что вообще надо быть с миром. Россия в этот момент претерпевала ряд своих изменений. Я же приобщаясь к ней все больше испытывал отвращение.

Вот и наступило время, когда мы стали близки. Сегодня пригласили на встречу поговорить о моем ремесле: в мистике природно-женственного есть большее начало жизни, чем в рациональном мужском иначе бы не было воскрешения, только в природе возможно рождение через смерть.

Я продолжал крутиться в мире шоу бизнеса, а глаза искали другого и что-то уже предпринимало шаги – меня перед этим уже темнило.

Меня постоянно мучает голод, я никак не могу насытиться. Я постоянно смотрю, всматриваюсь, возбуждаюсь, взрываюсь и, наслаждаясь вновь желаю с еще большей силой, с еще большей сжигающей. Я не могу остановиться и не хочу, только некоторые дела дают возможность передышки, но даже в них каждую секунду этот огонь. С появлением ее он усилился во сто крат.

Она мила кротка порой взбаламашна игрива как ребенок, в сущности, еще ребенок умна в каждой минуте и изобретательна, терпелива в правилах и экспрессивна в свободе, она все умеет и все может, рядом с ней я вырастаю в гения. Я понимаю, что обратно в спокойную жизни мне не вернуться – она смертна, но и эта изматывающая о в этой есть будущее порой оно мне видеться. За окном дождь, я сплю, но во мне все бушует, рвется вылиться и изматывает, мог – во что, экстаз освобождения, оргазм взрыва – портрет эпохи. Мы все освобождаемся чтоб, оказавшись в пустоте почувствовать свежесть новой жизни, творения с самых азов. И это бесконечная цепная реакция каждым разом все больше и дальше, увлекает.. я пытаюсь перенести страсть на другие формы творения, но каждый раз возвращаюсь к одной и той же. Когда касаешься ее все остальное становиться тусклым и ненужным, и чувствуется во всем что вне ее оттенок мертвечины. Ты ощущаешь ее жизнеутверждающую силу, ты чувствуешь как тело и твой мозг не способны выдержать всю ее суть – и взрываешься …Неймется, вновь и вновь этот опиум глотаешь, чтоб убить окончательно всякую связь этим миром бездушия..

Во мне происходит что-то катастрофическое. Вся концентрация моего внимания собранна на этих процессах, все остальное унесшее меня не волнует и абсолютно не интересует – хух! мне кажется, удалось переместить сознание. И уже в данном ракурсе свободней дышать. Но что-то по-прежнему держит – я вижу этот старые привычки, что создают видимость некого постоянства, к которому так стремится все человечество, убивая себя – кукольники:

Вечер один из тех что (я пытаюсь ловить свое сознание) обычно дарит счастливый покой. Но в такие минуты мне нечего писать. Я сижу как истукан и тычу пальцем по клавишам ничего не соображая и даже для чего, словно привычка курить или пить, перенеслась на поле искусства. Периодически я куда ни будь езжу (я ведь артист) и привожу воспоминания, но они проходят ровно через день и мне кажется, что это далеко а сегодняшняя рутина убивает во мне все и пишу я все меньше и меньше, плюс ко всему я становлюсь знаменитым но не в той области которой мне хотелось бы.»

Вот и еще один роман в моей бездонной копилке кому-то принадлежащей. Маленький такой рассказик в три недели: встретились, желали встряхнуться, сделали это мудро и поставили точку. Слишком мудры! В этом возрасте нашей истории уже все пропускают через мозги. Наверно это вновь когда-нибудь все вернется, когда мы станем слабоумными старики, правда, тогда уже нас привезут друг другу на качалках. А когда-то были молоды, безрассудны, творили не весть что и были счастливы.. Мы показатели своей эпохи, а может и вечное знамение людей вкусивших яблоко, зачем нужно было вообще его сажать… неистребимая тайна.

Закончился роман. На душе пусто светло чисто. О, сколько бы я отдал!.. о, нет, никогда не вернусь, пусть кто-то другой жаждет полноты.

Предатель.

От куда он появился? – с поля таких же. Чего он хочет? – превосходства, Почему? – неподвластия. Что мне делать? – Ждать! Когда он совершит свое злодейство и сам себя уничтожит.

Исходя из того что он прямолинеен и открыт, но под натиском сокроется, отстранившись, пойдет в обход – удар будет нанесен со спины, как сейчас там идут сплетни, сгущается атмосфера и я упаду лицом вперед, по мне пройдут, но я не умру. Я встану и, пятясь, уйду в глубь. После будет обоюдная смерть и воскрешение душой.

Пробуждение.

Толи событие выявило, толи опять же оно раскрыло недра души и побежала природа по улицам тонкими пальчиками, касаясь острых углов, омывая, растворяя упрямые сопротивления

Весна

Она плыла и исполнялась радостью ко всему живому. Воздух был наполнен светом и сквозь заросли, похолодевшего за зиму, терновника вились кудри раскосистых лиан, еле слышимых облаков..

Стояла страшно тяжелая пора подготовки к выпуску проекта, и никто не знал каким будет исход. Но многие уже слышали звуки.

Они доносились с небес, словно предвещая что-то что, будет по истине невероятным и от чего вся наша прежняя жизни покажется столь мелкой и убогой, что просто захочется выбросить ее из окна – пусть себя летит, развеваясь пыльными струйками дождей уходящей эпохи.

Я иду, в отличие от того, как когда-то летал. Я не ел уже тысячу лет теперь желудок приятно ворчал благодаря своего покровителя. Пустой сто уже не пугает своей тишиной и пугает сны прелестными мирами, но окрыленная земным чувством, душа, улыбалась ясному солнышку и свежему дыханию, носившей ее над карнизами домов, наполняя ее невероятным чувством глубочайшей признательности и симпатии ко всему живому.