Иллона Александрова - Когда время становится отрицательным

В понедельник 17 декабря, я после физкультуры опять пришла к Алешке. В этот раз я была одна. В 85 комнате горел свет, я тихо постучалась и, не дожидаясь ответа, зашла внутрь. Мой Алешка спал, раскинувшись на кровати, прямо в одежде, поверх покрывала. Он лежал лицом вниз. Он был такой беззащитный. Я не стала его будить, я еще минуту смотрела на него, такого родного, такого любимого. Он устал, пусть поспит, я не стала проходить в комнату, вдруг разбужу. Притворив дверь, я пошла в 89ю, решив, что подожду у Юрки, пока Палыч проснется. Юрка был очень рад мне, мы сидели с ним на кровати, пили чай с конфетами «Старт», долго болтали, он рассказывал о своем детстве, о Сочи, о своем брате. Я удивилась, узнав, что у него есть родной брат, мне почему-то казалось, что он единственный ребенок в семье. Мне было так легко с ним общаться, не надо было мучительно подбирать слова. Через два часа нашей непринужденной беседы дверь с шумом распахнулась, чуть не сорвавшись с петель. Я не вольно вздрогнула от неожиданности. На пороге стоял Палыч:

«Ты к кому пришла, ко мне или к нему?»

Юрка как-то вдруг резко побледнел, осунулся и заметался по комнате. Я была почти испугана и очень смутилась. До меня даже не дошло, что Палыч просто шутил, видно еще за дверью он, услышав наши голоса, решил обставить свое появление должным образом. Но наша реакция, скорее всего не соответствовала ожидаемой. Надо было как-то разрядить обстановку. Я продолжала сидеть на кровати и таращить глаза. Юрка вовсе выпал из моего поля зрения. Алешка решил не усугублять сложившуюся ситуацию, сказал мне:

«Вставай, пошли!»

Я послушно, как гутаперчивая кукла, поплелась за ним. Я понимала, что мне не за что чувствовать себя виноватой, но чувствовала именно это. Мое хорошее настроение ушло, и осталась какая-то рабская покорность, готовность подчиняться любому его слову, жесту, движению. Тогда у меня впервые родился какой-то особенный страх. Говорят, что «Страх- это способность унижать и готовность унижаться». Возможно, так и есть. Его шутка, совсем не была воспринята, как шутка, а неловкое замешательство навело видно на какие-то потаенные мысли. А слова оправдания только все еще больше усложняли. Оправдываешься – значит виноват. Хотя на самом деле мы с Алешкой в скорости забыли о случившемся, но моя душа стала наполняться страхом, как ядом. Он случайно открыл какой-то невидимый кран и забыл закрыть – и вот этот яд начал убивать меня медленно, сначала почти незаметно, но потом этот страх вырос до колоссальных размеров. Палыч – становился для меня скрытой и явной угрозой. Мой страх перед ним и моя любовь к нему составят потом такую гремучую смесь, что будь она материальной, то даже одна капля попавшая на металлический пол выела бы в нем огромную дыру за доли секунды…

А на следующий день заболел Сергей, мне пришлось к нему поехать. Палыч с Юркой должны были пойти на Кантимировскую, 26, в медпункт, делать реакцию Манту. Мы расстались с Алешкой, я сказала ему, что пойду, попытаюсь сдать биологию, а сама поехала на улицу Софьи Ковалевской. Вот и первая ложь! Первая ли? А не было ли все ложью с самого начала. Сережка обрадовался мне, как ребенок, а я думала о другом. Попав в круговорот сплошной лжи, я не боялась запутаться, я чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Вся моя жизнь была полна лжи и любовных треугольников, все было привычно, но мерзко до жути. Я уже не была школьницей, которая ко всем жизненным перипетиям относится с легкостью. Я жалела всех и себя в первую очередь и злилась от бессилия, что нельзя ничего изменить. Я еще вечером в воскресенье, после кино с парнями, рассказала Сереге, что влюбилась в Палыча, он не поверил. И во вторник, увидев меня, он тоже не верил, не верил ни во что плохое, пока я рядом. Я была его убежищем, домом, смыслом жизни, я не могла предать. Но я уже предала его, каждой своей мыслью я предавала его. Я еще не осознавала, что играю человеческими чувствами. Однако я предполагала, что поиски одного единственного Человека, могут привести к человеческим жертвам, но не к уничтожению всего человечества, в самом деле. Я не хотела ни чьей гибели, я просто решила жить в своих параллельных мирах и получать по максимуму то, что они в состоянии мне дать.

В среду, 19 декабря мы пошли с Лешкой гулять по Невскому, купили за 1 рубль разноцветный зефир и направились в «Октябрь» на фильм «Зеленая кобра». Более отвратной кинокартины я в жизни не видела. Толпа черных туземцев носилась по экрану взад-вперед вместе с папочкой Натальи Кински, ужасным уродом. Но мне было, в сущности, все равно, что смотреть, где находиться – Алешка был со мной, и это было все, что мне нужно, да еще разноцветный зефир скрасил наше пребывание в кино.

В четверг, 20 числа я вырядилась в фетровую ковбойскую шляпу и поехала на физкультуру в общагу. Водитель 21 троллейбуса пускал слюнки всю дорогу. Я выскочила на кольце и побежала переодеваться для занятия. Девчонки отпали от моего прикида, какой-то араб пытался со мной познакомиться, но мне было не до них, я ждала конца занятий, чтобы скорее увидеть того, для которого весь этот цирк. Но Палыча не было в общаге, они играли в футбол, на другой стороне замерзшего бассейна около «Позитрона». Я увидела его еще издали, нас разделяло полотно тонкого льда. Что же делать, обходить «бассейку» и терять полчаса драгоценного времени. Не в моих это правилах что-то терять! Я пошла по льду. Шаг за шагом, на непомерно высоченных каблуках, в дурацкой шляпе, которую так и норовил сорвать ветер. Пласт тяжелого снега покрывал лед, было страшно, а вдруг я провалюсь, я, честно говоря, не люблю играть с тем, что опасно для жизни, то есть безрассудно рисковать жизнью. Но я шла, все ближе и ближе, продвигаясь к своей цели. Палыч поднял голову и узнал меня; он ударил по мячу, шутя, забил гол и громко крикнул: – «Все конец игры, за мной пришли». В толпе мелькнуло недовольное лицо Юрки. Я поднялась на гранитный барьер и утонула в объятьях своей любви… Не когда бы ни подумала, что через 12 лет он вспомнит эту шляпу, а я то уже и забыла о ее существовании, детские игры в «Д'Артаньянов» были давно позади.

В пятницу 21 декабря, мы сидели на «Английском» в обнимку, ни кого не стесняясь. После я осталась пересдавать зачет, а Алешка меня терпеливо ждал в коридоре. Я и сейчас вижу, как он стоит, прислонясь к перилам лестницы и теребя в руках ремни своего оранжево-зеленого рюкзачка. Что-то в нем было такое милое, детское, неуловимое. Мы вышли из института, и пошли в никуда… Этим вечером Палыч ответит мне на вопрос: «Любит ли он меня?», фразой: «Куда я от тебя денусь!» Самое оригинальное признание в любви, которое я когда-либо слышала. Но это было такое счастье, обманывать себя, что он меня любит, а может тогда, это было правдой. Он вскочил в троллейбус и уехал из нашего последнего, счастливого вечера. А я пошла, встречать Сережку, который чуть ли не столкнулся с нами, мы чудом разминулись. Он, битый час, рассказывал мне про фильм «Голубая лагуна», пока не понял, что я не слышала не единого его слова.