Геннадий Евтушенко - Служебный роман

– Чего ты, Юрка, пихаешься?

Ошарашенный Юрка вмиг отодвинулся, снял очки, удивлённо уставился на друга.

– Узнал?

– Да я тебя, брат, по запаху за версту чую.

Юрий Михайлович вскочил, Смоленцев не спеша поставил свой бокал на стол, медленно, словно нехотя, поднялся, повернулся к другу. Только после этого они крепко обнялись и стояли так неподвижно несколько минут.

Заговорили, когда волнение от неожиданной встречи несколько улеглось, но всё ещё влюблённо смотрели друг на друга.

– Ты как?

– А ты как? Смоленцев засмеялся.

– Закакали… Я, брат, в академию поступаю. Приехал вот экзамены сдавать. Да сдам, не сомневаюсь. А ты?

– А я просто Москву люблю. Служу на Севере, в Заполярье. Но каждый год во время отпуска сюда на три-четыре дня заезжаю.

– Да знаю я, что на Севере служишь. Искал же тебя, но сам всё по заграницам мотался, сейчас вот в Москву приехал, решил – теперь точно найду, а ты – вот он, явился, не запылился!

– Я тебя тоже искал, да где там!.. В загранкомандировке – вот и весь ответ!

Смоленцев улыбнулся.

– Ну, теперь не потеряемся! Как удачно ты в Москву заглянул! Каждый год, говоришь, наезжаешь? И что тебе в этой Москве? Большая деревня…

Карелин пожал плечами.

– Да, была когда-то большая деревня. Кучково называлась. Но с тех пор, как приглянулась она князю Юрию Долгорукому и стала городом Москвой, вот уж более восьмисот лет народ в неё тянется. Ругает, а тянется. И не только русский.

Смоленцев удивлённо глянул на него.

– Да чего это ты вскипятился? Шучу я. Деревенские и называют деревней. А люди с понятием… – он сделал паузу и закончил шутливо: – вот, как я – ценят. Москва – столица, моя Москва! Ты лучше расскажи, как в Заполярье оказался? Как тёплую, тихую Украину на холодный Север променял?

Карелин улыбнулся.

– Тихую, говоришь? А вот хохлы считают по-другому: «Тиха украинская ночь, но… – он с хитрецой глянул на Смоленцева, подняв вверх указательный палец. "Но"… – эхом отозвался тот, – …но сало надо… перепрятать!» – закончил Юрий Михайлович. Смоленцев захохотал громко, раскатисто, на всё кафе, как умел смеяться, наверное, он один. Вообще, так смеются только хорошие люди. Испуганный бармен вскочил со своего стула за стойкой, забегал глазами по бару, потом, убедившись, что всё в порядке, успокоился, снова сел, уткнувшись в «Советский спорт».

А Карелин посерьёзнел и продолжил:

– Шутка, конечно. На Севере я из чисто прагматических соображений. Войну прошёл, Север прохожу. Надеюсь, что дальнейшая служба, мой друг, продолжится где-нибудь в центральных областях, а даст бог, и в Москве. Въеду на белой «Чайке», как друг наш Мишка говорил.

Тень грусти пробежала по лицу Смоленцева, но он быстро справился с собой, а Карелин, будто ничего и не заметил.

– В Москве-то в Москве, – протянул Толя, – а образование? Училища для Москвы маловато.

– Ну, в академию мне путь закрыт. – Карелин поднёс руки к глазам: – Сам понимаешь, спасибо, что вообще в армии оставили. Теперь я – штабная крыса. А образование… – Он встал, дурашливо поклонился – Перед вами студент заочник второго курса юрфака.

– Так, так, – покачал головой Анатолий, – а зрение? Вьетнам? Ты хоть расскажи, как там дело было. А то говорим-говорим про всякую ерунду, а главное-то и забыли!

– Да как это забудешь? Только про вьетнамскую часть этого самого дела, как ты говоришь, мне и рассказывать нечего. Обычный налёт, открыли огонь, всё штатно, нормально, а потом— бабах… И тишина… Очнулся – стены белые. Оказалось – в Бурденко! Так что про «там» ничего не знаю.

– Ну так про «там» я тебе расскажу. Когда вас накрыло, я сразу на батарею прибежал. Ты лежишь землёй присыпан, весь в крови. Я: Юра, Юра! – ноль эмоций. Но к груди припал – дышишь. А тут старшина бежит. «Товарищ капитан, борт в Союз!» Подхватили мы с этим старшиной тебя и бегом на взлётную. Благо ты ведь этот аэродром своими зенитками и прикрывал. Чуть ли не на ходу в самолёт тебя затолкали, счастье, что командир корабля знакомый оказался! И полетел ты, голубчик, в Москву. Я долго и не знал, жив ли. Летуна этого встретил, а он только и сообщил, что из самолёта тебя живого выгрузили. Потом уж искать начал. Ну а что раны? Долго в Бурденко провалялся?

– Да нет. Раны оказались только с виду страшные: осколки и по лицу, и по телу по касательной прошли. Была ещё контузия да большая потеря крови. Доктор сказал, что попади осколки на пару сантиметров ниже – хана! А так – жить буду, но молиться всю жизнь должен ангелу – тому, кто так быстро меня в Москву отправил. Иначе слепым бы уж точно остался, а вот жив ли был бы – вопрос. Так что я легко отделался: бородой вот, да тёмными очками. В остальном здоров и кланяюсь тебе как ангелу-спасителю! – Карелин встал и поклонился: – А то ведь и не знал, кому молиться! Теперь я должник твой по гроб жизни.

Смоленцев сидел неподвижно, не мигая смотрел на друга, молчал. Потом покрутил пальцем у виска:

– Соображаешь, что говоришь? Мы с тобой братья ещё с училища. А там просто с самолётом повезло. И со старшиной. Обычная военная жизнь. И случай. Бывают в жизни такие случаи! – и, резко переменив тему, продолжил: – Вот наша сегодняшняя встреча – разве не такой случай? Где ты, где я? А в один день, в один час пришли в эту «Берёзку». Ну кто поверит, что случайно?

Юрий Михайлович подумал, помолчал, потом сказал задумчиво:

– Наверное, не так уж и случайно. Помнишь, как мы сюда первый раз закатились? Ты, Мишка и я? Первый офицерский отпуск, первый раз в Москве! Праздник души! Тогда мы и попали первый раз в эту самую «Берёзку». Помнишь, как было? Как здесь мест свободных не было, а официантка всё же усадила нас за этот самый столик, как у мужика купили водки, и Мишка наливал её под столом по бульбочкам? Помнишь? Вижу, помнишь. И я помню. С тех пор, когда в Москве бываю, обязательно в «Берёзку» захожу. Правда, неважнецкая она стала, но… так сказать, память сердца. Ты, вижу, тоже не забыл ничего. Так что не такой уж случайной наша сегодняшняя встреча оказалась. Кстати, а где же друг наш, Мишка? Я тебе не рассказывал, последний раз видел его примерно за месяц до Вьетнама, с тех пор ничего о нём не слышал, и разыскать не могу.

Смоленцев помрачнел:

– Нет Мишки. Погиб Мишка. Уже два года как погиб.

– Как погиб? – В голове не укладывалось, что Мишки больше нет. Только и смог выдавить дурацкое и не к месту: – Почему?

Смоленцев понимающе взглянул на него:

– Почему, почему. Потому что военный. А военные иногда гибнут. Как это случилось – не знаю. Да и не узнаем мы этого. Ты говоришь, видел его за месяц до командировки во Вьетнам. Вот тогда он и перешёл в другое ведомство. А в этом ведомстве тайны умеют хранить. Единственное, что удалось мне с большим трудом узнать, так это то, что погиб он при выполнении специального задания где-то в Африке. Вечная ему память. – Он помолчал, потом поднял глаза: – Здесь что-нибудь крепче шампанского подают? Давай помянем.