Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга третья

– Скажи, а твоя жена есть в данном тобой описании женщины?

– О мой бог! Да почти в каждом слове, малыш.

– Ладно, чёрт с тобой. Приходи по ночам. Будем разговаривать.

– Вот и умница, – засмеялся Стив, пожелал Майклу спокойной ночи, точнее спокойного утра, и ушёл.

В горле встал комок, сон как рукой сняло, и вернулось давно забытое ощущение, что он один во всём мире. Вытянувшись на постели и глядя в потолок, он заговорил с собой так, будто сам же, невидимый, находился прямо напротив себя в наполненном шумом прибоя пространстве огромной комнаты.

– Ты неудачник, ничтожная игрушка, тебя используют, как вещь, и всем наплевать на твои чувства. Всем. Даже мамите. Если бы ей не было наплевать, она бы послушалась тебя и поехала к докторам. И, может быть, протянула бы ещё несколько лет. Тех лет, которые нужны были тебе, чтобы вырасти. При этом тебе не так уж плохо живётся. И Стив тебя любит. Да, ты, конечно, второй сорт по сравнению с его семьёй, что бы он там ни говорил про твою роль в его жизни, и поэтому он даже не представил тебя им. А с другой стороны, в каком качестве он тебя представит?

Майкл остановил поток самобичевания, подумал немного, присел и продолжил говорить:

– Действительно, в каком качестве? Да и зачем это тебе? Его дети влюбятся в тебя сразу, жена, может быть, тоже влюбится, а может, наоборот, он же говорит, что она стерва и ревнует его, а это значит, что она, скорее всего, возненавидит тебя. И её дети тоже будут ревновать его к тебе или тебя к нему… Бери себя в руки и займись делами. Какими делами? О мой бог! Их всегда можно найти! Помоги, к примеру, Зануде Смиту привести в порядок школу. Ты это можешь, Стив не откажет тебе и денег даст выше крыши. И Джейн можно будет, если она вновь сорвётся, уложить в самую лучшую клинику. Зануда сказал, что она нашла себе в клинике парня – такого же неудачника, как и она сама, и кто знает, может, теперь, когда она не одна, ей удастся вылечиться окончательно? Норе надо помочь построить школу искусств, а то она такая непрактичная. А ещё ты хотел открыть сеть питомников для животных. И ночлежки для бродяг организовать хотел. И начать кампанию по восстановлению лесов. Только щёлкни пальцами – и люди Стива всё сделают для тебя. Так, может, хватит рефлексий? И вообще. Ты не боишься, Мигелито, что тебе ненароком свернут шею, если ты и дальше будешь рыпаться? А они могут это сделать. Ещё как могут. Успокойся и прими жизнь такой, какая она есть.

Подступили слёзы, сдавило горло, безумно захотелось чьей-нибудь ласки, то ли материнской, то ли ещё чьей-то, может быть, Джейн, а может, Линн – чёртова кукла, ненавижу её, эх-х, да ну её на фиг.

Там, в том корпусе, полно женщин, Мигелито. И почему ты не хочешь ни одну из них?

Рука потянулась вниз, привычно обняла окрепший ствол. Нужно совсем немного потрудиться, совсем чуть-чуть…

Вот так…

Теперь станет легче… И даже на сердце.

Он сбегал в душ, вернулся в кровать, накрылся с головой и вскоре крепко заснул.

А Стив больше ни разу не ездил на остров в компании с парнями.

Только втроём.

Он, Джанни и его ангел.

На ноябрьских (последний четверг ноября в США начинают готовиться к Рождеству) улицах Нью-Йорка повсюду – на фасадах домов и магазинов, ветвях деревьев, стеклянных громадах небоскрёбов, в парках и посреди разноцветья толпы – зажглись рождественские огни. Засияли везде большие и маленькие ёлочные шары и искусственные снежинки, деловито помчались в счастливое никуда возглавляемые игрушечными Санта-Клаусами оленьи упряжки, армия таких же Санта, только живых, высыпала на тротуары, за стёклами витрин разыгрывали свои механические представления электронные роботы, призывно глядели на прохожих плюшевые медвежата и уютно расселись среди снежных покровов из папье-маше олени с большими грустными глазами. Застыли в приступе самолюбования прелестные фарфоровые куклы в нарядных, обитых белоснежным мехом шапочках, под серебряный звон рождественских колокольчиков начались традиционные распродажи, загремели музыкальными фанфарами на театральных подмостках премьеры, переполнилась радостным ожиданием празднично одетая публика.

Это было второе Рождество Майкла в городе, хотя ему самому казалось, что сто второе, ведь Нью-Йорк воплотил самые мрачные из его фантазий и отразил как в зеркале все его потаённые фобии.

Бесконечная вязь пожарных лестниц, граффити подъездов и промзон, пугающие провалы боковых улочек и зловонных тупиков, горы пластиковых мешков с мусором, фимиам испаряющейся из-под канализационных решёток воды. Ленивые безучастные бомжи, созерцающие мировую круговерть со своих мест-убежищ, вой полицейских сирен, спешащих в постоянном страхе опоздать, ожившая картинка из комикса, нервное мельтешение уличных толп, насыщенные запахами еды до осязаемой плотности кварталы, назойливо-возбуждающее количество фриков всех мастей, вездесущие туристы…

И тем не менее Майкл любил Нью-Йорк.

Он любил его иссушающую летнюю жару и пронизывающую зимнюю сырость, его ливни и прошитые океанскими ветрами небеса, освещённые утренним солнцем верхушки небоскрёбов и ухоженные парки. Любил сверкающие витрины, парады и шествия, жёлтые такси и уличных музыкантов. Любил озабоченных хроническим трудоголизмом клерков за специфически напряжённое выражение лиц и почти с нежностью рассматривал вереницы роскошных автомобилей у пятизвёздочных отелей, проговаривая про себя характеристики их ходовых. Выучил наизусть и витрины на Пятой авеню, и все большие и малые маркеты центра. Даже переполняющую городские тротуары и вечно спешащую публику принимал, хотя по большому счёту ему не было до неё никакого дела.

Второе Рождество, с одной стороны, кардинально отличалось от прошлогоднего, с другой – удивляло неожиданным сходством.

Да, на этот раз Майкл жил в умопомрачительной роскоши в самом сердце Вест-Сайда и обладал не ограниченным никакими предварительными условиями доступом к любой сумме с банковских счетов Стива.

Ездил на лучших автомобилях, когда-либо изобретённых человечеством.

Испытывал схожее с мистическим ужасом чувство, когда распахивал двери своей гардеробной комнаты.

Совершал перелёты на созданный в его честь остров на личном самолёте и в компании боготворивших его людей.

Он мог бы вкушать любую, в том числе самую изысканную, пищу, если бы был едоком, и пить лучшие вина редкого розлива, если бы испытывал интерес к алкоголю.

И, конечно же, любить лучших в мире женщин, если бы хоть раз проявил разборчивость в выборе мимолётных подруг.

Он мог получить всё. Разве что наркотики не мог, точнее, мог, но только во время отдыха на острове. Это было единственное условие, оговорённое Стивом с самого начала.