Валерий Сауткин - Иуда

– А кофе придётся немного подождать!

– Хорошо, подожду!

Друзья переглянулись и интенсивно заработали ложечками. Мороженое быстро кончилось. Николай отсчитал нужную сумму и положил на стол.

– Отдадите официанту? Мы не будем ждать. Здесь – с чаевыми. – Николай глянул на Володьку – пойдём?

Лицо «казачка» удивлённо вытянулось, типа: «А как же я?» Друзья быстро встали из-за стола и стали спускаться на первый этаж. Заметив это, основная группа во главе с мужичком в тёмных очках поспешила к выходу.

– Ну, что? Убедился?! – скорей укоризненно, нежели вопросительно, обратился Николай к приятелю, – ладно, в понедельник увидимся, если меня не заметут. Я погнал… в Пушкино, к тётке. Покеда!

– Пока!

Николай быстро направился на Пушкинскую площадь, Володька – в другую сторону. Остальные засеменили за Николаем.

В электричке его сопровождала всё та же парочка во главе с мужичком в тёмных очках, но это уже не волновало Николая, и он с головой предался своему любимому занятию, сочинению очередного текста песни для группы «Кардиналы». С ребятами из этой группы он познакомился на том самом, памятном вечере для французов и с клавишником уже написал одну песню, которая даже стала популярной у молодёжи, не признававшей официальную эстраду.

Через неделю открытая слежка, «японская», как назвал её Володька Забровский, была снята. Николай успел привыкнуть к ней и даже чувствовал себя с ней спокойно, в какой-то степени защищенным, хотя и понимал, что из-под пресса ему уйти едва ли удастся, и все неприятности ещё впереди. Время от времени он пытался анализировать всё происходящее с ним, чтобы понять, чем же всё-таки он «насолил» своей родной стране и как он подрывает её безопасность? Внятного ответа не находил, но всё чаще думалось, что КГБ надо как-то оправдывать своё существование. Впрочем, кое-что могло действительно заинтересовать чекистов. Дело в том, что в своё время Володя Гершуни познакомил Николая с Борисом Ефимовым. Это был интересный молодой человек, очень образованный, особенно, в области юриспруденции, хотя и работал певчим в церковном хоре. У них оказалось много общих знакомых, особенно среди левых художников и музыкантов. Жил Борис на бульварном кольце, в большой квартире дореволюционного дома, и часто у него собирались так называемые диссиденты. Только со временем Николай понял смысл этого термина. При их появлении не сразу и не всегда Борис прощался с Николаем, так что неоднократно Николай был свидетелем их разговоров. Поражали смелые и очень умные речи человека, которого Борис назвал Буковским. Постепенно Николай проникся идеями, которые обсуждались диссидентами, многих из которых он видел, но с которыми так и не познакомился. А когда Борис зачитал свой (в соавторстве с Виктором Кузнецовым) проект новой конституции СССР, Николай ощутил острое чувство сопричастности к исторически значимым событиям, и автору не удалось отговорить его подписываться в поддержку этого проекта. Всё-таки Борис предупредил, что это очень опасно, и строго посоветовал не подписывать больше никакие письма, так как этим, по мнению Бориса, должны заниматься профессиональные диссиденты, правозащитники. В дальнейшем Николай строго следовал этому совету. Во второй половине семидесятых началась волна еврейской эмиграции, и Борис Ефимов уехал из страны, чтобы избежать преследований со стороны органов безопасности. Он написал Николаю два письма из Израиля. Потом переписка прекратилась. Каким-то образом до Николая дошли слухи, что Борис перебрался в ФРГ и работает на одной из «вражеских» радиостанций.

Через неделю после беседы Николая с комитетчиками состоялось внеплановое общее собрание отдела. Обсуждались предварительные итоги выполнения соцобязательств. Выяснилось, что группа Николая Рябова единственная в отделе безнадёжно выбилась из графика работ, и, как следствие, отдел в целом не сможет вовремя рапортовать о выполнении своих социалистических обязательств. Активисты отдела припомнили Николаю и его опоздания на работу (забыв, правда, о том, что очень часто Николай задерживался в отделе до полуночи и даже позднее), и его отказы под разными предлогами от работ по уборке картофеля и на овощной базе, и уклонение от участия в общественной жизни коллектива. Николаю объявили выговор, а начальник отдела пригласил его в свой кабинет и дружески посоветовал подать заявление об уходе по собственному желанию. Больше месяца Николай болтался без работы, что вызывало неосознанно тревожные чувства в связи с образовавшейся «дыркой» в непрерывном рабочем стаже. Попытки устроиться на работу по специальности к успеху не приводили. Подвернулась было возможность поступить в очную аспирантуру оптико-физического института на открытую тему «Исследование эффекта Джефферсона». Николай блестяще сдал все экзамены, но неожиданно выяснилось, что тема не финансируется и место в аспирантуре ликвидируется. Будучи безработным, он подвергался риску быть осуждённым за тунеядство, что грозило в лучшем случае высылкой из Москвы. Именно это беспокоило Николая больше всего. Зарплаты в институте ему хватало разве что на пять-шесть посещений ресторана, а основной доход составляли гонорары за несколько песен, которые стали известны благодаря популярности групп «Круиз» и «Араке», которые их исполняли. Кроме того, карточные игры время от времени существенно пополняли его бюджет.

Прошло несколько месяцев безбедного, но очень шаткого существования, а проблема трудоустройства оставалась нерешённой. Как всегда в таких ситуациях, всё решила госпожа Фортуна. Именно ей и посвятил Николай одну из самых удачных своих песен с припевом:

Случилось так, что по воле случая в одном из теплофизических НИИ работал на высокой должности близкий друг старшего брата Николая, Захар Хазин, который, выполняя поручение брата, проживавшего в Литве, разыскал Николая, долго беседовал с ним, проникся сочувствием и предложил место инженера в своём институте. Николай подал заявление о приёме на работу. Через несколько дней его пригласили в отдел кадров института. Удивлению Николая не было предела, когда его встретили три чиновника, в том числе и старые знакомые, Юрий Серафимович и Иван Иванович. Приветливо улыбаясь, они пригласили Николая присесть:

– Добрый, добрый день, Николай Петрович! Очень приятно, что вы решили продолжить деятельность в качестве инженера, – начал Иван Иванович.

– Инженера-исследователя, – продолжил Юрий Серафимович, – и мы надеемся, что вы отдадите все свои силы и способности развитию теплофизической науки.